Кронион созывает богов для важного сообщения, Зевс в колеснице отъезжает
на вершину Иды, Парис ранит коня Нестора, Диомед призывает струсившего
Одиссея, чтобы остановить Тидея Зевс бьёт молнией в землю перед его
колесницей, Гектор зовёт троянцев на штурм новых укреплений ахейцев,
громко Атрид закричал всем данайцам: На сто и на двести троян, говорили
вы, каждый из наших пойдёт смело в бой, только теперь одного испугались,
где у противника кто-то второй?
…

В платье шафра́нном Заря простиралась, над всею землею, созвал Кронион,
Зевес молнелюбец, богов на собранье, поведать хотел очень важное он.
На высочайшей вершине Олимпа, горы многоглавой собрал он их всех,
Сам он к богам говорил, а бессмертные, молча внимали, ему без помех:
5 «Слушайте слово моё, по конфликту, между троян и ахейцами, там,
Слушайте то, что в груди меня дух мой, сказать побуждает, об этом всем вам.
Чтобы никто из бессмертных, из вас всех, тот или этот иль эта иль та,
Чтобы вы все, как один без изъятья, не смели коверкать, мои к вам слова.
То что скажу, исполняли немедля! Пора с этим делом кончать, насегда!
10 Если ж замечу, что кто из богов, отделясь потихоньку, возможно когда,
Будет стараться помочь, иль троянцам, или данайцам, того накажу,
Тот на Олимп возвратится, побитым, позорнейшим образом, я изобью.
Либо, схвативши, швырну я ослушника, в мрачный Тарта́р, от Олимпа туда,
Где есть под землёй глубочайшая бездна, она далеко, да к тому же без дна.
15 Там из железа ворота большие, порог же высокий из меди, отлит.
Вниз от Аида, насколько земля, от небесного свода в глуби отстоит.
Там он узнает, насколько могучее всех я бессмертных, в едином числе.
Иль вот, попробуйте, чтоб убедиться, если на слово не верите мне –
Цепь золотую, с высокого, неба на землю, вам вниз опущу,
20 Все до единого бога за цепь ту, ухватитесь ежли, я вас удержу.
И вы не стащите с неба на землю, все сколько есть вас, меня одного,
И не старайтесь, вам Зевса всевышнего, не пересилить, вовек всё равно.
Если же я, не на шутку решившись, повлечь пожелаю, цепь мощную ту,
Я с морем самим и с самою землёю, и с вами со всеми, к себе утяну.
25 После, вокруг олимпийской вершины, её обмотаю – узлом завяжу
И на цепи средь воздушных просторов, вы с миром повиснете, коль захочу.
Вот я на сколько сильней всех бессмертных, и смертных всех вместе, со всем что ни есть!»
Так он сказал. И хранили молчанье, глубокое боги, не в драку же лезть.
Грозная речь молневержца Кронида, их всех поразила, и было с чего.
30 Тогда ясноокая дева Афина, решила расспросами тронуть его:
«О всемогущий Зевес, наш родитель, Кронид повелитель, всех судеб вершитель,
Мы знаем прекрасно, и помним упорно, что сила твоя, наш родной, необорна.
Слово твоё мы нарушить не смеем, но глубоко мы сердцами жалеем,
Метателей копий, данайцев, они, все скоро погибнут, за жребий свой, мы,
35 Все до единого, битвы воздержимся, как ты велишь, мы в нейтралах продержимся.
Мы б только полезный совет аргивянам, хотели бы дать, но не будем обманом,
В войну их встревать, и советы давать, и всю их бузу на земле, замечать.
Но не хотелось бы чтобы всем им, погибнуть пришлось бы под гнётом твоим».
Ей отвечал улыбнувшись Кронид, как он обычно, лишь с ней говорит:
40 «Тритогене́я, не бойся меня, дитятко милое, в шутку ведь я,
Я говорил это всё не всерьёз, к тебе ж благосклонен. И в чём тут вопрос?»
Так он сказал и запрёг в колесницу, коней быстроногих, дав им порезвиться.
Пару коней, с золотой длинной гривой, в жилах с кипящею кровью игривой.
В золото тело и сам облачил, сработанный дивно он бич прихватил.
45 Затем поднялся в колесницу блестящую, пару гривастых, стегнул он летящую.
И полетели. Стучат копыта́. Между землёю и небом паря.
Прибыл Зевес на богатую Иду, нравилось очень, бывать там Крониду.
К Гарга́ру, где жертвенник в роще его, а в нём ароматный бальзам для него.
Остановил лошадей там родитель, бессмертных и смертных, крутой повелитель.
50 Отпряг из двуко́лки своей лошадей, густым их туманом окутал скорей.
Сам же могуществом гордый своим, на вершину он сел, любопытством движим.
Взирая на город священный троян, и чёрные судна в песке, аргивян.
Данайцы поспешно откушав с утра, вспомнили образ их злого врага,
Стали в становьях своих облекаться, для битвы в доспехи, и в бой собираться.
55 В городе, в бой, со своей стороны, снаряжались троянцы, точили мечи.
Хоть в меньшем числе, но и так они рвались, к битве кровавой, всю ночь собирались.
Необходимость гнала́, за детей, как и за жён своих бить, у дверей,
Напавшего ворога… ше́дшего с моря… и не́сшего каждому беды и горе
Настежь раскрылись воро́та, войска, чрез них устремились, к становьям врага.
60 Конные, пешие, всюду стоял, шум несмолкающий: грохота вал.
Сблизясь, на месте одном очутились, враждебные рати – за пики схватились.
Сшиблися разом, и щитные кожи, мечи как и копья – удары в поножи.
Щиты друг о друга по выпуклым бляхам, по ним же мечами с могучим размахом.
Всё там смешалось – предсмертные стоны, проклятья, хвальба, и мечей медных звоны,
65 Тех что губили, и гибли: стонали, тех кто кого-то, и что, убивали.
Кровью земля заструилась под ними, но ярость не выплеснута́ была ими.
С раннего у́тра, всё время, как день, разрастался священный, усохла уж тень,
От солнца высокого укоротилась: за что человечество в битве той билось?
Тучами копья и стрелы летали, и падали люди, и жизни теряли.
70 Но лишь к середине широкого неба, приблизилось солнце, а проще в зенит,
Бросил два жребия смерти на чашки, весов золотых, промыслитель Кронид.
Два жребия смерти, несущей печаль, страданья, и горе и всем о том жаль.
Жребий троян и ахейцев поклал… и в середине весы те поднял.
Ахейских сынов, опустилася чаша, день преклонился, – их день роковой,
75 До земли опустилася участь ахейцев, в чаше весов Крониона златой.
Участь троянцев наверх поднялась, к широкому небу, под солнце взвилась.
Страшно с Идейской вершины, Кронид, загремел и ударил – планета дрожит.
Молния ярко, в войска аргивян, ударила в них и в прибрежный их стан.
Остолбенели ахейцы и страх, и ужас расширил зрачки в их глазах.
80 На поле сраженья не смели остаться, ни оба Атрида, ни оба Аякса,
Ни Идоменей знаменитый копьём, так же как острым из меди мечом.
Нестор геренский один лишь остался, не собственной волей, он тоже б убрался.
Коня его ранил стрелою Парис, и конь этот в сбруе обузой повис.
В голову, в самое темя, под чёлку, кисть из той чёлки готовят – метёлку.
85 От черепа к шее опасное место, под костью той мозг, а не пресное тесто.
От боли тот конь поднялся на дыбы, стрела погрузилась скотине в мозги,
Конь вызвал смятенье и в прочих конях, а через них и во всех ездоках.
При́стяжь старик отрубить торопился, мечом размахнулся, уж приноровился.
Вдруг Гектора быстрые кони влетели… в самую свалку внесли его мчась,
90 Тут же свой дух погубил бы сам старче, да помощь к нему очень кстати пришлась.
Если б всего Диомед не заметил, аргоского племени вождь удалой.
Голосом страшным, позвал Одиссея, стремясь ободрить, но тот словно глухой:
«Богорождённый, герой Одиссей, Лаэртид многомудрый, вернись же скорей!
Чего ты к врагу повернулся спиной, не знал я, что ты друг, трусливый такой.
95 Как бы при бегстве тебе кто копья, не всадил меж лопаток, догнав, из седла.
Остановись! Защитим деда старого, в прошлом, далёком солдата уда́лого!»
Но не услышал его Одиссей, бежал вождь удалый всех ветров быстрей.
Мимо промчался несясь к кораблям, он в стан торопился, к их чёрным бортам.
Но Диомед и один оставаясь, вперёд устремился, мечом отбиваясь.
100 Стал впереди лошадей престарелого, сына Нелея, вести в бой умелого.
И обратился к нему, устремляя, крылатые речи, чтоб панику сбить:
«Старец! Жестоко тебя, молодые, бойцы утесняют, а могут убить.
Сила ослабла, тебя удручает, тяжелая старость, не те уж года!
Хил твой возница, медлителен очень, и кони твои непроворны – беда!
105 Давай-ка ко мне в колесницу, и едем, увидишь каким может быть конь-огонь,
Увидишь теперь что есть тросовы кони, насколько быстры, ты их вожжи лишь тронь.
Как быстро умеют они по равнине, в погоне и в бегстве, туда и сюда,
Нестись подминая, как неосторожных, так и фаланги любого врага.
Я тут поверг возбудителя бегства, то был сын Анхи́за, уж полютовал,
110 Энеем зовут его, слышал наверно, так этих коней у него я забрал.
Их на троянцев направим, чтоб Гектор, увидел воочию как мы сильны,
Что и в моей руке пика способна, свирепствовать зло, и насколь мы дружны».
Внял ему Нестор, наездник геренский… на колесницу к Тидиду взошёл.
Взял в свои руки блестящие вожжи, хлопнул по крупам и рявкнул: пошёл!
115 Коней же его под своё попечение, взяли возницы, из войска его,
Сфене́л с безбоязненным Евримедо́нтом, что были при нём, будто лишь для того.
Нестор коней лишь стегнул и внезапно, они очутились пред Гектором, враз,
Прямо на них он летел, в него пикой, ударил Тидид, как в других бил не раз.
Но промахнулся попал же в возницу, да в сына Фиве́я, удар роковой,
120 В духом отважного Эниопе́я, доспех был пробит, как клочок лубяной.
Рядом стоящему в грудь вошла пика, вожжи несчастный из рук уронил,
Разом обмяк, с колесницы свалился, очи закрывши он дух испустил.
Кони попятились тут же в испуге, без воли возницы они не гроза,
Страшная Гектору сердце, окутала, скорбь о вознице – беда велика.
125 Всё же его наконец он оставил, лежать на земле, хоть и жалко его,
Стал смельчака подбирать он другого, и вскоре из битвы забрал одного.
Кони недолго нуждались в вознице, Архептоле́м стал немедленно им,
Он сын Ифи́та, отчаянно смелый, и на беду же легко возбудим.
Гектор позвал его на колесницу, и управление ею вручил,
130 Гибель пришла бы тогда, и свершилось бы, тяжкое дело, но бог защитил.
Были бы загнаны в город троянцы, подобно баранам, в их тесный загон,
Если б всего не увидел родитель, бессмертных и смертных Зевес Кронион.
Он, загремевши ужасно, блестящую, молнию бросил, треск небо прорвал,
Пред колесницей Тидея ударила, молния в землю, как огненный шквал.
135 К небу ужасное пламя взвивалось, от серы пылающей, столб был огня,
Кони подавшись назад, задрожали от смертного страха – инстинктом храня.
Тут вожжи блестящие, вдруг ускользнули, из Нестора рук, позабыл он о них,
В сердце своём ужаснулся картиной, и онемел на коротенький миг.
Быстро ж пришёл он в себя и промолвил: «Давай-ка отсюда Тидид поскорей,
140 Иль ты не видишь: сегодня победы нам не видать как своих же ушей.
Вон кому славу сегодня дарует Зевес промыслитель – поди плохо спал.
Может быть после и нам он дарует, коль пожелает – гадать я б не стал.
Зевсовой воли, из нас простых смертных, никто не способен, ни в чём изменить,
Как бы он ни был силён, Зевс сильнее, тут, что попытаться, что мир расмешить».
145 К старцу с ответом Тидид обратился, громкоголосый, смиривши свой пыл:
«Всё, что старик, говоришь ты, конечно, вполне справедливо – Зевес так решил!
В сердце мне, в душу, однако, ужасное, горе приходит, уже ведь саднит:
Я представляю, речь перед троянцами, Гектор хвастливо свою говорит:
«Вождь Диомед, от меня, испугавшись, к своим кораблям крутобоким сбежал,
150 Скажет хвалясь и тогда – подо мною, земля расступись, чтоб я в глубь её пал!»»
Нестор, наездник геренский, на это, Тидиду сказал золотые слова:
«Храбрым Тидеем рождённый – ну что ты? Эти слова все твои – чепуха!
Если бы даже назвал тебя Гектор, бессильным и трусом: кто б верил ему?
Веры не дали б ему ни троянцы, как и дарданцы: тут всё к одному.
155 Веры ему не дадут даже жёны лихих щитоносцев троянских дружин,
Жены, цветущих супругов, которых, поверг ты на землю, в войне сей один».
Так он сказал и назад повернул, лошадей быстроногих, как Зевс и хотел,
В самую гущу бегущих, вдогонку, троянцы и Гектор, пустили град стрел.
Сыпали с криком и гамом ахейцам, стенящие стрелы и копья, вослед,
160 Громко кричал шлемом блещущий Гектор: «Ты ль убегаешь, герой-Диомед?
Раньше тебя быстроногие чтили, ахейцы, данайцы – в героях ходил!
Местом тебя отличали, и мясом, и полною чашей, отмечен ты был.
Вряд ли теперь отличат ахеяне, уж больно на женщину стал ты похож,
Баба трусливая, прочь убирайся, расстанься с надеждой, которой живёшь.
165 Надежды, на стены на наши подняться, к своим увести наших женщин судам,
Меня отразивши, гляди размечтался, я смерти тебя ещё раньше предам».
Так он кричал. Диомед колебался, в жестоких сомнениях, он пребывал –
Не повернуть ли назад колесницу, да в битву вступить: чтоб он глотку не рвал.
Трижды на умысел этот он сердцем, и духом решался, но знак был с небес,
170 Трижды с Идейской горы грохотал, промыслитель вселенной, всесильный Зевес.
Знаменье он тем подавая троянцам, о полной победе, и славе её.
Гектор троянцам кричал, созывая их, голосом громким, под знамя своё:
«Трои сыны и ликийцы, и вы, дарданцы, в бою рукопашном спецы.
Будьте мужами друзья, и о бурной, вспомните храбрости, с песней бравурной.
175 Знаю, что мне благосклонно Кронид, победу великую в битве сулит.
В битве победу и славу великую, им же – погибель, и жизнь полудикую!
Эти глупцы для своей обороны построили стену, и ров перед ней.
Слаба эта стенка. Слаба и ничтожна, и не устоять перед натиском ей.
Лошади наши легко через вырытый, ров перескочат, для них то пустяк,
180 Но у кораблей окажусь мореходных, не ждите в тот миг от меня какой знак.
Помните каждый и будьте готовы: чтоб был под рукой мне огонь в этот миг.
Пламенем я истреблю корабли их, и перед судами их… их всех самих.
Всех перебью, аргивян суетящихся, в дыме пожарном, всех до одного!»
Высказал это, к коням обратился, как-будто они понимали его:
185 «Э́фон и Ксанф, и Пода́рг, Ламп божественный, вы уже поняли – день ваш настал!
Вы уж сегодня мне за попеченье, друзья отплатите, как я заказал.
За то всё вниманье, что вам оказала супруга моя, задавая вам корм,
Первым, насыпавши сладкой пшеницы, и как всегда выше всяческих норм.
Сладкого в воду мешала вина вам, сколько желалось, вы пили его,
190 Раньше чем мне самому, властелину, и молодому, супругу её.
Ну же, вперёд, мои кони лихие! Настигнем врагов, и захватим их щит.
Несторов щит, о котором до неба, чудное что-то молва говорит.
Будто из золота весь он – и сам он, и рукоятки его, злато-весь.
Также и с плеч совлечём Диомеда, панцырь который готовил Гефест.
195 Крепко трудился Гефест, утомился… панцырь же пёстрым за то получился.
Если мы это захватим, надеюсь, я этою радостью ночью согреюсь.
Как бросятся в бегство ахейцы к своим, судам быстроходным, мы жару дадим!»
Так Гектор тактики планы ковал, что Гера не с ним, он пока что не знал.
Речью его она и возмутилась, двинулась в троне своём, обратилась,
200 Она к Посейдону, великому богу, никто в его царстве не строит дорогу.
Тем был он избавлен от многих забот, а тут к нему Гера, с войной пристаёт:
«Широкогрудый Земли колебатель! Ужели не мается сердце твоё,
За погибающих в битве данайцев, ужель наплевать тебе, и всё равно?
Они же усердно тебе все в Гели́ку, и в Э́ги привозят, приятных даров,
205 А ты им желанную помощь к победе, над Троей презренной подать не готов?
Если все те из нас, кто за данайцев, им пожелают, троян отразить,
Будет Зевес громоносный, на Иде, в своём одиночестве, гордо грустить!»
Ей, рассердившись ответил могучий, Земли колебатель, бог вод всех Кронид:
«Смелая речью! Богиня жестокая! Что мне Зевеса жена говорит?
210 Нет, не желал бы я, что бы все боги, стали сражаться с Зевесом самим,
Хотя б потому что он всех нас сильнее, хотя б потому что он непобедим».
Так и закончился их разговор, не перешедший в какой-либо спор.
Всё близ судов, между рвом и стеною, пространство большое, забито людьми,
Кони в упряжках, мужчины в доспехах, копья при них, их щиты и мечи.
215 Страшно теснимы, теснил Приамид их, стремительный Гектор, их к морю прижал.
Бурному равный Аресу, воитель, Зевес ему славу в той битве давал.
Сжёг бы тогда же огнём корабли он, но у судов тех другая судьба.
Агамемнону, царю всех ахейцев, Гера, хорошую мысль подала.
Быстро народ возбудить подтолкнула, хоть и спешил сделать это он сам,
220 Тотчас отправился скорым он шагом, к дружинам в становья, и к их кораблям.
В сильной руке, он огромный свой пурпурный, плащ всем знакомый, как знамя понёс,
На Одиссея громадный корабль, что был в середине, на вид всем пронёс.
Чтоб голос его отовсюду был слышен, чтоб каждый ахеец расслышал слова,
Как в стане Аякса… Теламонида, так и Пелида Ахилла, войска.
225 На самых концах они оба стояли, как грозный оплот всего воинства их,
На силу и храбрость свою полагаясь, собою прикрыли они так других.
Громко Атрид закричал чтоб всем было, слышно данайцам, что он говорит:
«Стыд вам великий, ахейцы, о трусы, лишь с виду герои – мне это претит!
Где похвальбы, что от вас я когда-то, на Лемносе слышал – забыли уже!
230 Как заявляли вы гордо, что нет вас… на свете храбрее, на целой земле.
Мясо быков пряморогих, в обилии, там поедая, глодая мослы,
Чаши вина осушали налитые, – в этом лишь, неустрашимые вы!
На сто и на двести троян, говорили вы, каждый из наших, пойдёт смело в бой,
Только теперь одного испугались вы, где у противника кто-то второй?
235 Гектор один тут бушует отчаянно, скоро он наши суда подожжёт,
Выпорет всех нас отдельно и вместе, вот снимет портки и за шею согнёт.
Зевс наш родитель! Кого из царей где, ты как меня, ни за что ослеплял,
Ты наказал меня и слепотою, и славу мою у меня ты забрал.
Было ли так, чтоб алтарь твой прекрасный, я где-либо, как-то, когда миновал?
240 Бёдра и жир от быков я на каждом, во славу тебе, каждый раз ведь сжигал.
И так ведь весь путь, в многовёсельном судне, но на несчастье я ехал сюда,
В сердце с желанием, крепкие стены, Трои разрушить, в мечтаньях горя.
Нынче ж о Зевс, хоть другое желанье, дай нам исполнить, уж не до мечты,
Дай хоть самим нам, счастливо убраться, спастись от троянцев, хоть в том помоги!»
245 Жалость отцом овладела, как слёзы его он увидел, и дал слабину,
Что он спасётся, народ не погибнет, дал обещанье, за слёзы ему.
Тотчас орла ниспослал – символ чести – птицу из всех безобманную всем,
Был в его лапах детёныш оленя, в беге проворного, это знак всем.
Соорудили всевещему Зевсу, ахейцы алтарь, как на берег сошли,
250 Бросил орёл к алтарю оленёнка, ахейцам был знак это, с Иды-горы.
Лишь увидали они что от Зевса, явилася птица – воспряли душой,
Бросились жарче на войско троянцев, ожесточённо вскипел жаркий бой.
Много там было данайцев, однако, никто между ними, не скажет что он,
Раньше Тидида пошёл на троянцев, и первый троянец был им поражён.
255 Выгнал Тидид лошадей своих быстрых, за ров на троянцев и двинул на них,
Первым из всех, Диомед шлемоносца, убил Агела́я, как прочих других.
Сына Фрадмо́на, Фрадмо́н был ваятель, в бегство коней Агела́й обращал,
Тут Диомед своей мощною пикой, между лопаток его и попал.
Острым ударил копьём и чрез грудь его, выгнал наружу, кровавую медь,
260 Тот с колесницы упал и доспехам, больше на нём уже не позвенеть.
За Диомедом вослед устремилися, братья Атриды – пример показать,
Аяксы дышавшие бурною силой, совсем не хотели от них отставать.
Вслед за Аяксами Идоменей, тоже из смелых горячих голов,
За ним уже вождь Мерион-сотоварищ он как Эниа́лий – убийца полков.
265 Этим вослед Еврипи́л Евемид, блистательный воин, любитель войны,
Тевкр уже, появился девятым, его лук имел сразу две тетивы.
Тевкр прославился меткой стрельбою, за это и слыл он отменным стрелком,
Он под прикрытием Теламонида, под его прочным огромным щитом,
Цель выбирал из толпы, осмотревшись, Теламонид тут же щит убирал,
270 Быстро герой поражал цель стрелою, и пострадавший, как правило пал.
Тевкр бросался назад под прикрытие, к брату скорее под панцырный щит,
Там приготовится с новой стрелою, приметит кого и стрела вновь летит.
Первым кого он сразил из троянцев, был Орсило́х, а потом Офеле́ст,
Потом был Орме́на, Дайто́ра и Хро́мий, и Ликофо́нта, сразил как Арес.
275 Полиэмони́да и с ним Мелани́па, Амопао́на, всех сплавил в Аид,
Сильные руки, и глаз очень точен, он за… тридцать метров шмеля поразит,
Он многих ахейцев, уложил на землю, закрыл им глаза чтоб вовеки им спать,
Агамемнон увидав это действо, сразу не знал даже, что и сказать.
Как Тевкр стрельбой из могучего лука, фалангам троянцев наносит урон.
280 Близко к нему подошёл и промолвил, из чувств благодарности Агамемнон:
«Тевкр, родной, голова дорогая, властитель племён Теламоний – круши!
Бей их вот этак, и станешь ты светом, для рати данайской, на все наши дни.
И для отца Теламона, тебя он, взлелеял, сам с детства, хоть ты не родной,
Воспитывал в собственном доме, тебя он, и ты ему с детства уже дорогой.
285 Как ни далёк он, доставишь в Отчизну, великую славу ему,
Я же своё обещанье исполню… всё, как тебе говорю:
Если эгидодержавный Зевес наш, с Афиной и Герой, дадут Трою взять –
Прекрасно отстроенный город Приама – я буду каждого сам поощрять.
Первому после себя тебе дар я, почётный вручу, из того что возьмём,
290 Или треножник блестящий, иль пару, коней с колесницей, из лучших найдём.
Или жену чтоб с тобой восходила, на общее ложе, и строго в любви».
Сыну Атрееву Тевкр, безупречный, сказал отвечая и без похвальбы:
«Сын знаменитый Атрея, зачем ты, меня побуждаешь, когда я и сам,
Стараюсь на сколько возможно стрельбою, меткой стрельбой, досадить всем врагам.
295 Покуда есть сила, я не прекращаю, стрельбы ни на миг, и хорош результат,
С тех пор как мы их к Илиону погнали, но я б был убит, да с щитом здесь мой брат.
Восемь уж выпустил острых я стрел, все с острыми жалами, как я хотел.
Все они в тело вонзились бойцов, молодых и искусных, лихих молодцов.
Только вот бешеной этой собаки, никак не убью я, всё ходит в атаки!»
300 Молвил и снова стрелу он спустил… с тетивы́ лука прочной… что отпустил.
В Гектора метя; его поразить, разгоралось в нём сердце, хотел усладить,
Но промахнулся, стрела хоть остра, только не в Гектора тело вошла.
Отважного Горгифио́на сразил он, мощного сына Приама,
Был он рождён от жены, из Эзи́мы, статью она была дама.
305 Кастиниа́ра прекрасная с виду, подобно богиням, изящна,
С лица её, писано много полотен, была она просто прекрасна.
Также как маковый цвет поникает, главой, семенною коробкой,
Дождём отягчённой когда не срезает, садовник рукою не робкой.
Также поникнул и он головою, шеломом своим отягчённой,
310 Тевкр пустил уж другую стрелу, в Гектора метя калённой.
В Гектора метил, в который уж раз, его поразить сердцем рвался,
Но промахнулся, конечно опять, Феб сребролукий вмешался.
Попала стрела Тевкра в Архептоле́ма, при Гекторе был он возницей,
Был Тевкр наказан за эту стрельбу, карающей горько десницей.
315 Архептоле́м с колесницы свалился, душа отошла как и сила,
Гектору сердце ужасная скорбь, о друге-вознице сдавила.
Гектор его наконец всё ж оставил, хоть жаль было друга бросать,
Брату велел своему, Кембрио́ну, его лошадей вожжи взять.
Брат лишь услышал, взошёл на площадку, вожжи в свои руки взял,
320 Гектор же сам тут, сошёл с колесницы, и камень большой подобрал.
С криком ужасным пошёл он на Тевкра, держа этот камень в руке,
Убить его рвался с огромным желаньем, в стремительном мощном броске.
Тот между тем из колчана стрелу, окрылённую новую вынул,
Привычным движеньем к тетиве приложил, и Гектор свой камень тут кинул.
325 Камнем тем, Гектор блистающий шлемом, в плечо его, там где ключица,
Грудь отделяет от шеи, ужасно, и надо ж такому случиться!
Камнем зубристым, ударил в то время, как тот в него метил, из лука стрелой,
Он тетиву перервал, онемела, рука возле кисти, мотнул головой,
И сразу же Тевкр упал на колени, от боли свой лук обронил из руки.
330 Без попеченья, Аякс не оставил, упавшего брата, тут – не подходи!
Щитом его круглым прикрыл сберегая, от пик всевозможных и стрел,
Вовремя очень, добили бы братца, а каб не спешил б, не успел.
Двое товарищей тут подсобили, не бросят они своего,
И понесли к кораблям крутобоким, стонавшего тяжко его.
335 Тотчас же вновь пробудил Олимпиец, отвагу в троянцах, пошёл пляс войны,
Снова погнали они меднолатных, ахейцев к окопу – бежали они.
Силой своей упоённый, меж первыми, Гектор понёсся, ахейцам вослед,
Словно на быстрых ногах нагоняет, охотничий пёс, когда зверя взял след.
Льва или дикого вепря хватает бегущего сзади, с любой стороны,
340 В бёдра иль в зад изловчаясь кусает, и как зверь ни вьётся, без пользы клыки.
Так же преследовал Гектор могучий, ахейцев всё время, он гнал их и гнал,
Пикой последнего с ходу сражая, его оставляя других нагонял.
Бежали ахейцы, бежали спешили, а после ж, как в бегстве своём очутились,
За частоколом и рвом что копали, многих своих они недосчитали.
345 Остановились они у судов, и недвижно стояли, опорой щитов.
Потом ободряя друг друга они, руки подняли высоко свои.
Бессмертным богам горячо и усердно, молились надеясь что Зевс милосердно,
В битве победой им всё же поможет, блистательной славы что им приумножит.
Гектор же грозный носился вокруг, взором подобный Горго́не,
350 Иль мужеубийце Аресу, что крови… не насыти́лся в погоне.
Гера богиня увидела их, жалкую эту картину,
Конечно хотела она устранить, горькой беды той причину.
К Афине она свою речь обратила: «Ужель мы данайцев оставим,
Жребий жестокий свой здесь исполнять, погибнут, коль мы не избавим.
355 Все от руки одного, изойдут. Совсем нестерпимо лютует,
Много уж бед он один натворил, он смерть сеет, он не бичует».
Ей ясноокая дева Афина, давно наблюдавшая битву, в ответ,
Сказала слова в содержаньи которых, совсем равнодушию места-то нет:
«Этот давно бы, и силу и душу, свою погубил бы на отчей земле,
360 Здесь сокрушённый, руками аргосцев, уж не щеголял бы на резвом коне.
Если б недоброй душой не свирепствовал, Зевс мой родитель, уж Гектор бы бедствовал.
Лютый и вечно лукавый, надменный, и всем моим целям, помеха всегда,
Хоть бы припомнил он, то, как я часто, когда-то спасала его же сынка.
Сына его, Еврисфе́ем томимого, в подвигах тяжких тех, им изводимого,
365 Горько он к небу, я, помню взывал, на помощь меня он к нему посылал.
Если бы раньше, умом проницательным, я это знала, знала б в те дни,
Когда он в жилище Аида привратника, отправлен был пса, за собой увести.
Злобного псину свести из Эри́ба, у жуткого страшного бога Аида.
Не избежал бы там бурных течений, глубокого Стикса, в них сгинул бы он,
370 Нынче ж меня ненавидит и волю, свершает, Фетиды, превратен закон.
К его подбородку она прикасалась, она целовала колени ему,
Чтоб честь он воздал, её сыну Пелиду, за счёт всех ахейцев, ему одному.
Будет опять, когда он назовёт, ясноокую милой, придут ещё дни,
Ты же теперь лошадей в колесницу, давай же не медли, скорей запряги.
375 Я между тем, поспешу во вдворец, Эгиоха-Кронида – терпенью конец!
Там облачусь я, в доспехи на бой, тогда и увидим мы, вместе с тобой,
Очень ли будет нам рад Приамид, в блещущем шлеме троян-паразит.
Если мы обе с тобою на поле, явимся битвы, в его ли быть воле,
Чтоб ни один из троянских вояк, не накормил бы ни птиц, ни собак,
380 Телом и жиром своим, их нажравши, перед судами ахейскими павши!?»
С речью её, согласилася Гера, и как ожидала, и не для примера.
Тотчас сама же скорей из дверей, пошла запрягать златоуздых коней.
Спешила конечно же дочь Уранида, богиня старейшая, и Титанида.
Зевса же доченька дева Афина, в отцовском чертоге – войти, есть причина.
385 Мягкий свой пеплос с себя там сняла, который сама для себя же ткала.
Пестроузорный, сготовлен со вкусом, автор рисунка был очень искуссен.
Вместо него же надевши хитон, молневержца Зевеса, для боя сшит он.
Для многослёзного боя в доспех, она облеклася, в мечтаньях – успех.
В светлую став колесницу, вдвоём, вооружилась огромным копьём.
390 Тяжёлым и крепким, бивавшим всё в щепки,
Фаланги героев, что гнев на себя… навлекали любимейшей, дщери отца.
Направила Гера, своих лошадей, вперёд, от конюшни открытых дверей,
К воротам, что вверено Орам блюсти, и денно и нощно охрану нести.
Вход открывать и опять запирать, облаком плотным от глаз закрывать,
395 Сами собой ворота те открылись, богини же через ворота пустились.
В эти ворота скорее, скорей, богини погнали своих лошадей.
С Иды увидевши их, осерчал, ужасно Кронид, хоть того ожидал.
Тотчас Ириду к ним с вестью отправил, чтоб не мешали: он свой бал тут правил:
«Мчись поскорее Ирида, верни, назад их немедля, и предупреди:
400 Будут коль путь свой они продолжать, обоим им в сече той несдобровать.
Будет исполнено как я сказал, и я их об этом ведь, предупреждал!
Я обессилю их быстрых коней, обеих с повозки швырну как людей,
И колесницу я их разобью, на их же глазах её в пыль раструшу.
Лет десять на них будут раны видны, и незаживающи будут они.
405 Я молнией выжгу им язв на телах, какие не снились в ужасных им снах.
Тогда ль убедится дочь Тритогене́я, что нет никого кто б отца был сильнее.
Ну а на Геру не так я сержусь, не так негодую, чуток воздержусь.
Она уж привыкла перечить во всём, мои все слова ей всегда нипочём».
Закончил он речь, сорвалась вихреногая, с места Ирида, богинь догонять,
410 И устремилась с идейских вершин, на великий Олимп, им наказ передать.
Там пред воротами многовершинной, горы Олимпийской, богинь нагнала,
Остановила их, их удержала, обеим приказ зевсов передала:
«Какое бездумье вам в душу проникло? Куда вы собрались, что в плане у вас?
Не позволяет великий Кронид, защищать аргивян вам, забыли наказ?
415 Предупреждает вас Зевс громовержец, и слово он точно исполнит своё,
Он обессилит коней в колеснице, вы знаете твёрдое слово его.
Он вас обеих с повозки низвергнет, и колесницу вам в прах разнесёт,
Не заживающих ран, лет на десять, пообещал что он вам нанесёт.
Вы не залечите язвы, какие, молнией выжгёт на ваших телах,
420 Пусть ясноокая знает, по силе ль, с отцом ей бороться, в серьёзных делах.
Против же Геры, не так он серчает, не так негодует, не строг даже взор,
Что б ни сказал он, она уж привыкла, всё делать напротив, да наперекор.
Ты же ужасна. Ты – сука бесстыдная, ежли и вправду тебя не унять,
Если посмеешь ты пику огромную… на Зевса родителя, сдуру поднять!»
425 Так, слово богиням поведав Кронида… быстроногая прочь удалилась, Ирида.
Сказала речь Гера, в смятеньи Паллада, и судя по речи – зетее не рада:
«Нет, Крониона отважная дочь, такою ценою кому-то помочь,
Не допущу, чтоб мы в это ввязались, чтоб против Зевса за смертных сражались.
Пусть себе гибнут какие-то там, другие пусть там уцелеют,
430 Кому как случится, решит Кронион, ведь все к нему благоговеют.
Пусть, как ему пожелается, так, противникам сам и позволит,
Пусть как он хочет, и как, и кому, и в чём, и на сколь, благоволит».
Коней повернула немедля назад и Оры у них их забрали,
Их распрягли, и к яслям полным кормом, поводьями их привязали.
435 А колесницу богинь прислонили, к блистающим стенам, хоро́м,
Сами же, обе они, в золотые, кресла уселись потом.
Между другими богами с печалью, глубокою в сердце, сидели,
И друг на дружку в расстройстве своём, в заботе своей, не смотрели.
Зевс же отец, в колеснице красивой, вернулся от Иды чрез время,
440 Славный Земли колебатель, коней, отпряг, что ему не за бремя.
Он колесницу покрыл полотном, и на помосте поставил,
И за Зевесом отправился вслед, тот стопы в чертог свой направил.
Зевс же явился в собранье бессмертных, и сел на престол золотой,
Великий Олимп задрожал под ногами, как камень непрочный какой.
445 Дева Афина и Гера одни, конечно вдали, от Кронида,
И в эту минуту ужасна у них, хоть и бессмертны, планида.
Вместе сидели не смея начать, ни словом, вопроса иль речи,
Мыслью в сердца их проник, громовержец, и сам он пошёл им навстречу:
«Чем это так опечалены вы, скажите, Афина и Гера?
450 Хоть намекните мне, так мол и так, хоть что-нибудь мне для примера.
Сильно устать не пришлось вам, неся, смерть неугодным троянцам,
И не мешавшим ещё вам пока, наивным и мирным дарданцам.
Что ж до меня, то и сила и руки, мои для вас всех необорны,
Не отразили б все боги меня, как ни были б все вы проворны.
455 Вас охватил же ужасный испуг, изящное дрогнуло тело,
Раньше чем вы увидали войну, и тяжкое ратное дело!»
Речь он закончил свою, негодуя, Афина и Гера вздыхали,
Рядом сидели они и троянцам, несчастья, и зло измышляли.
Слушала молча Афина, ни слова, Зевесу в ответ не сказала
460 Лютая злоба, во гневе на Зевса, в скрытной душе волновала.
Гера же гнева в душе не вместивши, пошла на супруга в штыки:
«Как ты безжалостен сердцем Кронид! И эти слова молвишь ты?
Знаем прекрасно мы сами, что сила, твоя, велика, всемогуща,
Но мы данайцев жалеем душой, и жалость ведь эта растуща.
465 Скоро погибнут они, исполняя, жестокий свой гибельный жребий,
Как ты велишь: устранимся от битвы, коль мы для тебя из отребий.
Мы только дать бы хотели, полезный и нужный совет, аргивянам,
Чтобы под гневом твоим не погибнуть им, до одного как баранам».
Ей отвечая промолвил Кронид, Зевес собирающий тучи:
470 «О ясноокая Гера богиня, коль хочешь, лови завтра случай,
Завтра увидишь, если желаешь, как больше ещё Кронион,
Станет ахейскую рать истреблять, огромную, яростно он.
Не остановится Гектор могучий, в своём нападеньи на них,
Прежде, чем возле судов не воспрянет, Пелид, быстроногий вождь их.
475 В день тот, когда уже будут сражаться, войска, за стены ворота́ми,
В страшной толпе, вкруг патроклова, тела, мёртвого, пред их судами.
Гнев твой меня, очень мало заботит, но так суждено, что известно тебе,
Если бы даже дошла ты до самых, последних пределов, на этой земле.
На суше и в море, туда где в укоре, не в радость, на горе, и не просторе,
480 Сидят в заточеньи, и Крон и Япе́т, им в том заточеньи, ни лучика нет.
И ветра им нет там, кругом их Тарта́р, тяжёлый судьбы это страшный удар.
Если бы даже туда, ты скитаясь, не зная дороги, но всё же дошла,
Даже тогда, мне твой гнев безразличен, даже б тогда, он не тронул меня,
Ибо тебя, нету в мире бесстыдней, как нету и в мире, коварней тебя!»
485 Молчала в ответ белорукая Гера, она не нашла что сказать за себя.
Скрылся диск солнца за морем широким, пал в глубину за собой ночь влача,
Влача темноту на широкую землю, а с той темнотой, ночь на землю пришла,
Не были этому рады троянцы, но ночь та желанна, ахейцам была.
Всем угодить и Зевес был не в силах, с того и десница его тяжела.
490 Созвал на собранье, блистательный Гектор, троянцев, данайцев, и прочих друзей,
Прочь от судов отведя их, к богатой, реке водовертью, ужасной своей.
В чистое поле, где было свободное, место от трупов, а то ж не ступить,
Спешились было, сошли они наземь, послушать что будет им принц говорить.
Гектор могучий, любимый Зевесом, в руке своей мощной он пику держал,
495 Локтей, все одиннадцать будет длинною, и наконечник над нею блистал.
Медное жало над нею блистало, кольцо золотое блестит вкруг него.
И он сказал опираясь на пику, всем кто собрался послушать его:
«Слушайте други, троянцы, дарданцы, и рати союзных нам, добрых людей!
Я был в надежде, что мы уничтожим, самих аргивян всех, у их кораблей.
500 И мы торжествуя к себе возвратимся, в открытый ветрами родной Илион,
Однако настигла нас тьма, много раньше, и бой из-за этого был прекращён.
Тьма возле берега моря, спасала, суда и ахейцев – закончился день.
Что ж покоримся, мы сумрачной ночи, хоть продолжать бой нам этот, не лень.
Будем уж ужин готовить, пока же, коней пышногривых, нам всех выпрягать,
505 Корму друзьям нашим верным, обильно, до ужина нашего надо задать.
Жирных овец и быков пригоните, из города быстро, сюда, чтоб забить,
Хлеба доставьте сюда, и вина, веселящего сердце – пора стол накрыть.
Дров для костров, натаскайте из леса, побольше, он благо, от нас недалёк,
Чтоб до зари, всем всю ночь, непрерывно, свет и тепло нам давал огонёк.
510 Много горело костров чтобы, ярко, зарево к небу всходило всю ночь,
Чтобы ахейцы в течении ночи, не попытались сбежать от нас прочь.
Чтобы не сплавили на воду судна, чтоб не взошли на свои корабли,
Чтоб ни один не взошёл на корабль, чтобы отчалить они не могли.
Каждый и дома, потом чтоб удары, ему нанесённые переварил,
515 Которые здесь он копьём ли мечом ли, как наказанье от нас получил,
Когда на корабль свой прыгал, при бегстве, чтобы от нас свою шкуру спасти,
Чтобы другие потом бы, страшились, с войною кровавой на Трою идти.
Вестники Зевса, любимцы победы, в город идут пусть, чтоб там объявить,
Чтоб всем ребятам-подросткам и старцам, с седыми висками, на пост заступить.
520 Чтоб стражу вкруг Трои несли непрестанно, по гребню священной стены городской,
Слабые ж женщины, каждая в доме, своём, разведёт пусть, огонь тоже свой.
Чтобы охрана всё время следила, чтобы охрана была начеку,
Чтобы в отсутствие войска троянцев, не удалось в град прорваться врагу.
Как я сказал, чтобы так всё и было, чтобы всё было, как сказано мной,
525 Слово которое нужно сегодня, я уж сказал, а теперь – на покой.
Слово другое скажу я с зарёю, так как надеюсь, на славный исход,
Твёрдо всем сердцем надеюсь на Зевса, на прочих бессмертных, и на свой народ.
Выгоню вон я отсюда собак этих, к нам набежавших, с чужой стороны,
Посланных в чёрных судах, к нам лихою, судьбой на погибель, иль сами пришли.
530 Но и себя, без охраны, средь ночи, мы не оставим, конечно самих,
Завтра же, рано с зарёй, чтоб быть нам, в доспехах надёжных, своих боевых.
Мы пред судами ахейцев возбудим, свирепую сечу, прольются кровя,
А что до Тидида, то завтра увидим, большой ли он мастер копья и меча.
Сможет ли с боем, к стена́м отразить, от судов своих чёрных, меня там сразить,
535 Или же я, Диомеда убью, с кровавой добычею в Трою приду.
Завтра пред нами покажет он мужество, встретится если он с пикой моей,
Но я надеюсь что завтра, из первых, он будет пронзённый лежать средь друзей.
Он будет средь груды друзей перебитых, лежать бездыханным, лишь солнце взойдёт.
О если б, настолько же верно бы стал я, бессмертен, и молод, хоть время идёт .
540 Сколько то верно, что день этот гибель, несёт аргивянам, и их всем вождям,
Я был бы в почёте под стать Аполлону, и той же Афине и прочим богам!»
Речь он закончил, в ответ раздалися, всеобщие клики, в поддержку ему,
Стали троянцы коней отпрягать, под ярмом запотевших, в кровавом бою.
Каждый своих, привязал поводами, к своей колеснице и корм им задал,
545 Сбрую же всю он у дышла оставил, чтоб утром её он уже не искал.
Быстро из города скот подогнали, жирных овец и быков, на забой,
Хлеба доставили в стан, и вина, чтоб отдохнуть после боя душой.
Множество дров для костров, натаскали, как говорилось, был лес в трёх шагах,
И принесли гекатомбы отменные, на разведённых средь но́чи кострах.
550 Сладостный запах горящего жира, с земли возносился, до самых небес,
Блаженные боги его не вкусили, и не проявляли к нему интерес.
Пренебрегли: ненавистна была им, священная Троя, основа её,
Приам повелитель, народ работящий… и вместе ж с ним, всё потомство его.
Гордо мечтая, на поле сраженья, троянцы сидели, всю ночь напролёт,
555 Огни их несчётные в поле пылали, и дров в них всегда кто-нибудь подкладёт.
На небе так звёзды вкруг ясного месяца, светятся ярко, как в белую ночь,
Как воздух безветрен, видны они чётко, желанье смотреть на них, не превозмочь.
Видным становится, вдруг и кругом всё – высокие мысы, и скалы вокруг,
Воздушный простор наверху необъятен, и видится он как огромнейший круг.
560 В ночи такие, пастух сердцем весел, ведь в них, до единой звезды, все видны,
В пространстве меж Ксанфом рекой и судами, в таком же количестве были костры.
Их впереди Илиона виднелося, ярких троянских, огромных огней,
Тысяча в поле пылала, пред каждым, сидело, стояло, немало людей.
По пятьдесят человек, освещаемых, заревом ярким, видать у костров,
565 Белый ячмень поедая, и полбу, стояли их кони все, без хомутов.