Кронион созывает богов для важного сообщения, Зевс в колеснице отъезжает
на вершину Иды, Парис ранит коня Нестора, Диомед призывает струсившего
Одиссея, чтобы остановить Тидея Зевс бьёт молнией в землю перед его
колесницей, Гектор зовёт троянцев на штурм новых укреплений ахейцев,
громко Атрид закричал всем данайцам: На сто и на двести троян, говорили
вы, каждый из наших пойдёт смело в бой, только теперь одного испугались,
где у противника кто-то второй?
…

В платье шафра́нном Заря простиралась, над всею землею, созвал Кронион,
Зевес молнелюбец, богов на собранье, поведать хотел очень важное он.
На высочайшей вершине Олимпа, горы многоглавой собрал он их всех,
Сам он к богам говорил, а бессмертные, молча внимали, ему без помех:
5 «Слушайте слово моё, по конфликту, между троян и ахейцами, там,
Слушайте то, что в груди меня дух мой, сказать побуждает, об этом всем вам.
Чтобы никто из бессмертных, из вас всех, тот или этот иль эта иль та,
Чтобы вы все, как один без изъятья, не смели коверкать, мои к вам слова.
То что скажу, исполняли немедля! Пора с этим делом кончать, насегда!
10 Если ж замечу, что кто из богов, отделясь потихоньку, возможно когда,
Будет стараться помочь, иль троянцам, или данайцам, того накажу,
Тот на Олимп возвратится, побитым, позорнейшим образом, я изобью.
Либо, схвативши, швырну я ослушника, в мрачный Тарта́р, от Олимпа туда,
Где есть под землёй глубочайшая бездна, она далеко, да к тому же без дна.
15 Там из железа ворота большие, порог же высокий из меди, отлит.
Вниз от Аида, насколько земля, от небесного свода в глуби отстоит.
Там он узнает, насколько могучее всех я бессмертных, в едином числе.
Иль вот, попробуйте, чтоб убедиться, если на слово не верите мне –
Цепь золотую, с высокого, неба на землю, вам вниз опущу,
20 Все до единого бога за цепь ту, ухватитесь ежли, я вас удержу.
И вы не стащите с неба на землю, все сколько есть вас, меня одного,
И не старайтесь, вам Зевса всевышнего, не пересилить, вовек всё равно.
Если же я, не на шутку решившись, повлечь пожелаю, цепь мощную ту,
Я с морем самим и с самою землёю, и с вами со всеми, к себе утяну.
25 После, вокруг олимпийской вершины, её обмотаю – узлом завяжу
И на цепи средь воздушных просторов, вы с миром повиснете, коль захочу.
Вот я на сколько сильней всех бессмертных, и смертных всех вместе, со всем что ни есть!»
Так он сказал. И хранили молчанье, глубокое боги, не в драку же лезть.
Грозная речь молневержца Кронида, их всех поразила, и было с чего.
30 Тогда ясноокая дева Афина, решила расспросами тронуть его:
«О всемогущий Зевес, наш родитель, Кронид повелитель, всех судеб вершитель,
Мы знаем прекрасно, и помним упорно, что сила твоя, наш родной, необорна.
Слово твоё мы нарушить не смеем, но глубоко мы сердцами жалеем,
Метателей копий, данайцев, они, все скоро погибнут, за жребий свой, мы,
35 Все до единого, битвы воздержимся, как ты велишь, мы в нейтралах продержимся.
Мы б только полезный совет аргивянам, хотели бы дать, но не будем обманом,
В войну их встревать, и советы давать, и всю их бузу на земле, замечать.
Но не хотелось бы чтобы всем им, погибнуть пришлось бы под гнётом твоим».
Ей отвечал улыбнувшись Кронид, как он обычно, лишь с ней говорит:
40 «Тритогене́я, не бойся меня, дитятко милое, в шутку ведь я,
Я говорил это всё не всерьёз, к тебе ж благосклонен. И в чём тут вопрос?»
Так он сказал и запрёг в колесницу, коней быстроногих, дав им порезвиться.
Пару коней, с золотой длинной гривой, в жилах с кипящею кровью игривой.
В золото тело и сам облачил, сработанный дивно он бич прихватил.
45 Затем поднялся в колесницу блестящую, пару гривастых, стегнул он летящую.
И полетели. Стучат копыта́. Между землёю и небом паря.
Прибыл Зевес на богатую Иду, нравилось очень, бывать там Крониду.
К Гарга́ру, где жертвенник в роще его, а в нём ароматный бальзам для него.
Остановил лошадей там родитель, бессмертных и смертных, крутой повелитель.
50 Отпряг из двуко́лки своей лошадей, густым их туманом окутал скорей.
Сам же могуществом гордый своим, на вершину он сел, любопытством движим.
Взирая на город священный троян, и чёрные судна в песке, аргивян.
Данайцы поспешно откушав с утра, вспомнили образ их злого врага,
Стали в становьях своих облекаться, для битвы в доспехи, и в бой собираться.
55 В городе, в бой, со своей стороны, снаряжались троянцы, точили мечи.
Хоть в меньшем числе, но и так они рвались, к битве кровавой, всю ночь собирались.
Необходимость гнала́, за детей, как и за жён своих бить, у дверей,
Напавшего ворога… ше́дшего с моря… и не́сшего каждому беды и горе
Настежь раскрылись воро́та, войска, чрез них устремились, к становьям врага.
60 Конные, пешие, всюду стоял, шум несмолкающий: грохота вал.
Сблизясь, на месте одном очутились, враждебные рати – за пики схватились.
Сшиблися разом, и щитные кожи, мечи как и копья – удары в поножи.
Щиты друг о друга по выпуклым бляхам, по ним же мечами с могучим размахом.
Всё там смешалось – предсмертные стоны, проклятья, хвальба, и мечей медных звоны,
65 Тех что губили, и гибли: стонали, тех кто кого-то, и что, убивали.
Кровью земля заструилась под ними, но ярость не выплеснута́ была ими.
С раннего у́тра, всё время, как день, разрастался священный, усохла уж тень,
От солнца высокого укоротилась: за что человечество в битве той билось?
Тучами копья и стрелы летали, и падали люди, и жизни теряли.
70 Но лишь к середине широкого неба, приблизилось солнце, а проще в зенит,
Бросил два жребия смерти на чашки, весов золотых, промыслитель Кронид.
Два жребия смерти, несущей печаль, страданья, и горе и всем о том жаль.
Жребий троян и ахейцев поклал… и в середине весы те поднял.
Ахейских сынов, опустилася чаша, день преклонился, – их день роковой,
75 До земли опустилася участь ахейцев, в чаше весов Крониона златой.
Участь троянцев наверх поднялась, к широкому небу, под солнце взвилась.
Страшно с Идейской вершины, Кронид, загремел и ударил – планета дрожит.
Молния ярко, в войска аргивян, ударила в них и в прибрежный их стан.
Остолбенели ахейцы и страх, и ужас расширил зрачки в их глазах.
80 На поле сраженья не смели остаться, ни оба Атрида, ни оба Аякса,
Ни Идоменей знаменитый копьём, так же как острым из меди мечом.
Нестор геренский один лишь остался, не собственной волей, он тоже б убрался.
Коня его ранил стрелою Парис, и конь этот в сбруе обузой повис.
В голову, в самое темя, под чёлку, кисть из той чёлки готовят – метёлку.
85 От черепа к шее опасное место, под костью той мозг, а не пресное тесто.
От боли тот конь поднялся на дыбы, стрела погрузилась скотине в мозги,
Конь вызвал смятенье и в прочих конях, а через них и во всех ездоках.
При́стяжь старик отрубить торопился, мечом размахнулся, уж приноровился.
Вдруг Гектора быстрые кони влетели… в самую свалку внесли его мчась,
90 Тут же свой дух погубил бы сам старче, да помощь к нему очень кстати пришлась.
Если б всего Диомед не заметил, аргоского племени вождь удалой.
Голосом страшным, позвал Одиссея, стремясь ободрить, но тот словно глухой:
«Богорождённый, герой Одиссей, Лаэртид многомудрый, вернись же скорей!
Чего ты к врагу повернулся спиной, не знал я, что ты друг, трусливый такой.
95 Как бы при бегстве тебе кто копья, не всадил меж лопаток, догнав, из седла.
Остановись! Защитим деда старого, в прошлом, далёком солдата уда́лого!»
Но не услышал его Одиссей, бежал вождь удалый всех ветров быстрей.
Мимо промчался несясь к кораблям, он в стан торопился, к их чёрным бортам.
Но Диомед и один оставаясь, вперёд устремился, мечом отбиваясь.
100 Стал впереди лошадей престарелого, сына Нелея, вести в бой умелого.