Фетида отдаёт Ахиллесу новые доспехи изготовленные богом Гефестом.
Фетида берётся обеспечить сохранность тела Патрокла, а Ахиллу велит
Объявить о прекращении гнева против Агамемнона. Примирение Ахилла
и Агамемнона. Ахилл перекладывает вину за убийство ахейцев по его же
просьбе на Зевса. Зевс посылает Афину с поручением поддержать Ахилла.
…

В платье шафранном заря поднималась, из струй Океана, так, чтобы свой свет,
Смертным принесть и бессмертным всем также, без света у них всех движения нет.
Неся дар военный от бога, Фетида, достигла стан фтийских, больших кораблей,
Сына нашла там над телом Патрокла, простёршись рыдал горько он, средь друзей.
5 Стала меж ними богиня с подарком, что сыну несла своему.
Громко рыдал он. Вокруг и товарищи, стоя у тела, роняли слезу.
За руку нежно взяла Ахиллеса, сказала ему чтобы в чувство привесть:
«Этого, сын мой, оставим лежать мы, он помощи войску, не сможет принесть.
И как бы ни было нашему сердцу, по воле богов всемогущих он пал,
10 Ты ж поднимись и прими достославный, гефестов доспех, что тебе он ковал.
Дивный такой, на плечах человека, или подобный, не виден никем».
Латы к сыновним ногам положила… выполнив просьбу его делом тем.
И зазвенел он, сработанный дивно, вздрогнули все мирмидонцы в лице,
Прямо взглянуть на доспех тот не в силах, не мог ни один – не могли разом все.
15 Трепетной лани объял сразу страх всех, до глубины естества их пробрал,
Гнев же сильнее при виде доспеха, Ахилла могучего, целью объял.
Заревом ярким глаза из под век его, вспыхнули страшно, вся ярость в глазах,
Он за доспех ухватился в восторге, подарок сияющий, бога, в руках.
После того же как всласть на изделье, Пелид нагляделся – вот к цели средства.
20 Быстро тотчас окрылённо промолвил, сказал своей маме от сердца слова:
«Это оружие мама – от бога! Бессмертных лишь делом оно, может быть,
Не делом руки человека от кузни, в доспехах таких можно всех победить.
Я облекаюсь в него, и сейчас же, но беспокоит ужасно меня,
Как бы тем временем мухи проникнув, в глубокие раны от пик и меча,
25 В теле Менетьева мощного сына, не народили бы сотни червей,
Они изуродуют всё его тело, и станет оно разлагаться скорей.
Вырвана жизнь из него, как ты видишь, и как ты видишь его плоть мертва,
Сереброногая тотчас Фетида, ему отвечала на эти слова:
«Можешь об этом, мой сын не заботиться, думаю, этот вопрос я решу,
30 Я от него отогнать постараюсь, свирепые стаи, за стан, за версту,
Всех насекомых, мужей поедающих, павших в сражениях, а вот друг твой,
Хоть бы и год здесь лежал бы, а будет… от них защищён, и лежать как живой.
Нет, не изменится тело, и даже, станет прекрасней, пора уж – иди!
И благородных ахейцев в собранье, уж время настало, скорей созови.
35 Всем объяви, что на сына Атрея, ты гнев прекращаешь, важнее, дела,
Вооружайся скорее на битву, и силой наполнись – настала пора»!
Так говорила и дух многодерзостный, сыну вдохнула, для боя с врагом,
В ноздри ж Патрокла амвросий с нектаром, капнула красным, весь страх для мух в нём.
Чтоб невредимым осталося тело, не разложилось до дня похорон,
40 А Ахиллес богоравный по берегу, шёл поднимать в битву за Илион.
Криком он, страх наводящий, героев, по́днял ахейских, вниманье привлёк,
И тех, что всегда при судах оставались, и прочего, что от сраженья далёк.
Кормчие что на судах мореходных, рулём управляли, снабженцы пошли,
Дрова всем готовил, запасами ведал, туда ж повара, как и все кузнецы.
45 Все на собранье спешили, узнавши, что мол-де Пелид, снова в битву готов,
Снова явился, так долго чуждавшийся, горестной битвы – теперь же без слов!
Двое, хромая, брели на собранье – служители бога Ареса – они,
Сын боестойкий Тидея Ойни́да, другой, Одиссей Лаэртид, оба шли,
Крепко держась-опираясь на копья, раны ещё не зажили у них.
50 Оба, придя на собранье, в переднем, ряду поместились, и место там их.
Самым последним пришёл повелитель, ахейцев великий царь, Агамемнон,
Тяжкою раной страдал, он средь схватки, пикой могучею, был поражён.
Был поражён Антеноровым сыном, так уж Коон изловчился, сумел,
Хоть не во многом, был воин умелым, но был отчаян и дерзостно смел.
55 После того как сошлись все ахейцы, как на собрание все собрались,
С места поднялся Ахилл быстроногий, шопот и шорох, гул, враз улеглись:
«Стало ли так уж нам лучше обоим, царь всех ахейцев, великий Атрид,
Мне и тебе, оттого что за девушку, нынче в итоге, несчастье царит?
В гневе своём, мы с тобой предали́ся, дух разрушающей распре, вражде,
60 Вот я стою, и с печалью призна́ю, бе́ды принёс гнев, тебе, как и мне.
Пусть бы ту деву, убила стрелою, своей Артемида, тогда, на судах,
В день, как Лирне́сс, разоривши, меж пленниц, она на моих появилась глазах.
Сколько б ахейских мужей бы сегодня, земли б не глодало, в сражениях пав,
В битвах легли под руками троянцев, пока я упорствовал дружбу поправ.
В гневе напрасном, и дружбу и воинский, долг свой священный в грязи извалял,
Гектору лишь, и троянцам на пользу, то было все дни эти – я осознал!
Долго, я думаю, будут ахейцы, губительный помнить, раздор наш с тобой,
То что случилось, оставим однако, и пусть разбирается каждый с собой.
Пред неизбежностью, дух укротим свой, в груди поневоле, свой гнев на тебя,
70 Я прекращаю, не время и глупость, нам тешить гордыню свою, в час меча.
Не следует злобы, упорно питать мне, и ею мне сердце своё наполнять,
Надо, как можно скорее ахейцев… всех длинноволосых на бой поднимать.
Ты своей властью, на бой жесточайший, легко это сможешь, сам меры прими,
Чтобы с врагами сойдясь, я изведать, мог, и узнать, и теперь ли они,
75 Возле судов, ночевать всё желают, – надеюсь, что нет! Будет верно скорей,
Радостен каждый из них очень будет, коль сможет избечь он, кончины своей.
Тот будет радостен, кто нашей пики, в битве кровавой сумел избежать,
Вот чем заняться немедля нам надобно, не отношенья бы, нам выяснять!»
Радость объяла большая ахейцев, что наконец прекращает свой гнев,
80 Ахилл крепкодушный, в сраженьях искусный, отвергнув обиду свою и презрев.
Не выходя на средину, а только, поднявшись на месте, всё ж ранен был он,
Начал тогда говорить повелитель, мужей всех ахейских, царь Агамемнон:
«О дорогие герои данайцы, о слуги Ареса! Усвоить бы вам,
Вставшего следует слушать в молчаньи, не прерывать, волю дав языкам.
85 Что говорить, даже самый искусный, средь этого шума людского б, не смог,
Громкий оратор ведь, так заглушается, шум да и гам лишь, конечный итог.
Что-то услышать здесь, вряд ли возможно, но с сыном Пелея, я сам объяснюсь,
Прочие ж слушайте, да и усвойте, слово моё, коим я, изъяснюсь.
Часто ахейцы сердясь говорили, и обвиняли нередко меня,
90 Только не я тут виновен, виновны, Зевс и Эри́ния, как и Судьба.
В мраке бродящая вечном, Эри́ния, всех подстрекает на лютую месть,
Это они, на собранье жестоко, мой ум ослепили, и с тем всё как есть.
В день тот, когда, самовластно добычу, я взял у Пелида: была ль в ней нужда?
Что ж бы я сделал? Свои, божество ведь, преследует цели, и так ведь всегда.
95 А́та же, чтимая Зевсова дочерь, которая в силах нас всех ослепить,
И… у проклятой, нежнейшие ноги… но не по земле правда… любит ходить.
Не по земле она ими шагает – ходит она по людским головам!
Ум затемняя людей, уж один-то, из нас ей попался: понятно то вам?
Сам даже Зевс, поддался ослеплению, хоть и сильнейший он, как нам твердят,
100  Средь всех бессмертных и смертных под солнцем, но лишь на тверди, как нам говорят.
Гера хоть слабая, всё же коварством, своим обманула и тоже его,
Некогда, в день тот, когда предстояло, Алкме́не Геракла родить, от него.
В Фивах, за стенами знатного дома, об этом никто из богов и не знал,
Зевс уж заране, хвалясь пред богами, об этом бессмертным в тот день так сказал:
105 «Слущайте боги, и вы все, богини, слово которое, я вам скажу,
Слушайте то, что в груди меня дух мой, сказать побуждает… хоть и не хочу.
Нынче Или́фия – помощь родильниц, выведёт мужа ахейцам, на свет,
Мужа, который над всеми соседями, властвовать будет, сомнений в том нет!
Славного рода и смелых мужей… от них, происшедших… от крови моей!»
110 В сердце коварство тая отвечала, владычица Гера: «Вот это начало!
Зевс! Ты обманешь нас всех без стесненья, и к речи своей, не приложишь свершенья!
На месте, на коем сейчас ты стоишь, великою клятвою нам поклянись.
Клянись Олимпиец, что вправду владыкой, сегодня рождённый из смертных мужей,
Будет над всеми соседями править, быть может поверим мы речи твоей.
115 Тот кто сегодня родившись из женских, выпадет бёдер, твоей пусть крови,
Будет над всеми соседями править, ты нам, в том лишь, клятву свою утверди!»
Так говорила. А Зевс не почуял, коварства её, хоть и знал что она,
Пакости только над ним, всё вершила, и в том неизменная будет всегда!
Клятвой поклялся великой, подвоха, какого-то в этом он, не представлял,
120 Гера же ринулась, тотчас с высокой, вершины Олимпа: зачем? Он не знал.
Часто он каялся в том, только после, Гера ж примчалась в Аргос… там жена,
Сфенела, седьмой только месяц, всего-то, беременной первенцем в дни те была.
Вывела Гера чтоб мужу нагадить, незрелым младенца, на свет торопив.
А роды ж Алкме́ны, с умы́слом замедлив, Или́фии к ней приходить запретив.
125 С вестью об этом сама к Громовержцу, пришла и сказала с ехидцей в глазах:
«Зевс Громовержец, отец ярких молний, Алкме́не не день ещё, быть на сносях.
Но народился всё ж муж благородный, и имя ему, Еври́сфей… а отец,
Сфене́л сын Персея, наследник достойный, и племя твоё, и горласт молодец.
Острое горе проникло Крониду, и в душу и в сердце его, глубоко,
130 Ату немедля схватил он за голову, в косах блестящих – швырнул далеко.
Злобою в сердце пылая, он клятвою, крепкой поклялся в том что, никогда,
К ним на Олимп, не воротится Ата, которая всех ослепляет всегда.
Мощной рукой размахнувшись со звёздного, неба забросил её, и она,
Пала легко на людские работы, и из-за неё-то, вздыхал он всегда.
135 Что было делать, вздыхал наблюдая, как неподобающим был отягчён,
Сын его, делом царя Еврисфея, так клятвой своею же, был удручён.
Так же и я вот: когда шлемом блещущий, Гектор великий, у самых судов,
Бил, истреблял беспощадно ахейцев, а я в ослеплении был не готов,
Я овладевшего мной ослепления, не распознал, и не мог осознать,
140 И Кронион же похитил мой разум: и что мог я думать, и что мог понять?
Дело же это хочу я исправить, выкуп бесчисленный, должен я дать,
Но поднимайся на бой и всё войско, веди за собой, чтоб троянцев погнать.
Их бы сначала, отвадить от стана, отрезать от Трои, в долине разбить,
Подарки же, что Одиссей перечислил, всегда предоставить готов и вручить.
145 Всё что он в ставке твоей перечислил, если желаешь, сейчас подожди,
Хоть ты и рвёшься в сраженье, посланцы, сейчас принесут всё, взгляни и прими.
Их принесут, чтобы сам ты их видел, и чтоб подарки те, сам оценил».
Сыну Атрея в ответ быстроногий, Пелид Ахиллес, не спеша заявил:
«О многославный Атрид-повелитель, Агамемнон, первый царь средь царей,
150 Если желаешь, то, как подобало бы, дай мне подарки, и к делу скорей.
Иль удержи, на то время не тратя, то дело твоё, на то времени нет,
Нечего тут разговаривать долго, не для того собирался совет.
Несовершённым великое дело, пока остаётся, но время пришло!
Снова в передних рядах вы Ахилла, увидите в битве как прежде его,
155 Пикой крушащего, медной, густые, фаланги троянцев, и каждый из вас,
Пусть же с троянцами встречными бьётся – вот общее дело сегодня для нас!»
О людях тогда, хитроумный напомнил, о них Ахиллесу сказал Одиссей:
«Доблестен ты, небожителям равный… но не забывал бы о нуждах людей.
Не посылай к Илиону ахейцев, на тощий желудок, идти в смертный бой,
160 Их ненадолго в бою этом хватит, не будет в них сил, коль желудок пустой.
Сеча завяжется, раз уж взаимно, фаланги сшибутся: троянцев как бить?
Их божество, одинаковой силой, исполнит конечно: и как же нам быть?
Против троянцев сражением биться, в сече кровавой, вблизи кораблей,
Нет! Приказать надо, всем подкрепиться, в бою не должно быть голодных людей!
165 Пищей, вином, человеку в них сила, и в храбрости также имеется вес,
Кто б не поевши, сражаясь с врагами, имел бы к той битве большой интерес,
А день напролёт, до заката светила, готов непрерывно сражаться бы был,
И сердце отважно в груди бы стучало, усталость не знал и хватило бы сил.
Если бы даже он духом упорно, и непрерывно сражаться желал,
170 Всё ж незаметно и жажда и голод, его отягчат, я уже испытал.
Будет он слаб и ослабнет в коленях, а брюхо набивший вином и едой,
День напролёт, может в битве сражаться, идти непрерывно с врагами на бой.
Сердце отважно в груди и усталости, не ощущает тогда целый день,
Последним из всех он, и бой покидает, такому в бою быть активным не лень.
175 Так распусти же народ, Быстроногий, и повели накрывать им столы,
Агамемнон, пусть в средину собранья, доставит тебе все подарки свои.
Пусть в середину собранья их сложит, чтобы ахейцы их видели, все,
Ты, веселился бы сердцем в награде… той что положено только тебе.
Пусть он поднимется, здесь на собранье, пусть тебе клятву при всех, принесёт,
180 Что на постель не всходил с Брисеидой, и с ней не сближался, пусть слово даёт!
Как установлен, владыка, мужчинам, и женщинам нашим, издревле закон,
Ты же свой дух, преклони в груди гордый, чтоб к милосердию склонен был он.
Агамемнон пусть почествует пиром, в ставках обильным, тебя, чтобы ты,
То что тебе подобает по праву, имел ты всегда, – в твоей жизни все дни.
185 Ты же Атрид, и в глазах прочих будешь, ещё справедливее, и образцом,
В том для тебя, нет какого позора, верховный правитель – народу отцом!
Нет унижения, с тем помириться, которого первым обидел, когда».
Агамемнон ему тут же ответил, нашёл в благодарность такие слова:
«Радуюсь я, Лаэртид твоим мудрым, и добрым внимая, для всех нас речам,
190 Всё разобрал ты вполне справедливо, о всём рассудил, даже по мелочам.
Клятву готов дать я, к этому дух мой, зовёт, чтобы распре конец положить,
Прошу Ахиллеса, пускай подождёт здесь, хоть, как не хотелось ему б в бой спешить.
Все подождите, и вы, остальные, покамест из ставки, дары принесут,
И клятв не заверим мы жертвой священной, сейчас, не отложив на завтра, вот тут.
195 Дело я это, тебе поручаю, тебе самому, Лаэртид Одиссей,
В спутники юношей выбрав из знатных, среди всех ахейцев, возьми посильней.
С ними дары, что вчера обещали мы, дать Ахиллесу, ты сам принеси,
Все с корабля моего, и тех женщин всех, что обещал я, сюда приведи.
Ты же Талфибий, по стану ахейцев, по всем закоулкам, ищи, но найди,
200 Мне кабана, чтоб забить для Зевеса, и Солнцу высокому, сам разыщи».
Сыну Атрида в ответ быстроногий, сказал Ахиллес, нетерпеньем горя:
«О многославный Атрид повелитель, мужей всех ахейских, послушай меня.
Можно об этом, о всём позаботиться, будет и позже, пусть после того,
Когда нам удасться от нашего стана, подальше отбросить врага своего.
205 Будет тогда нам в бою передышка, и не такая уж ярость в груди,
Будет моей бушевать, да и в поле, сражённые медию наши мужи.
Всех что сразил Приамид когда славу, Зевс ему в битвах пока даровал, –
Вы же нас оба, зовёте обедать! Ина́че б я сделал, я в бой бы позвал!
Я бы ахейских сынов, не поевших, я их натощак, в битву звал бы идти,
210 А уж потом, с закатившимся солнцем, трапезой знатной накрыл им столы.
Лишь отомстив за позор наш, постыдство, которое нам довелось пережить,
Прежде того, ни еды, ни питья мне будет не в силу, скажу, проглотить.
В глотку мою не пойдёт поздний ужин, пред телом убитого друга, ведь он,
В ставке лежит распростёртый, в средине, истерзанный медью, врагом умерщвлён.
215 К двери он ногами лежит, это значит, пойдёт друг любезный в последний свой путь,
Плачут товарищи, переживают, а слышать мужей плач, – берёт просто жуть.
Нет! У меня в помышленьях не пища, убийство, да кровь, стоны битых врагов!»
Сыну Пелея, сказал хитроумный, в ответ Одиссей, уж предлог был готов.
«Сын благородный Пелея, храбрейший, меж всеми ахеец и вождь из вождей,
220 На много меня ты в бою превосходишь, копьём ли, мечом ли, и много храбрей.
Но, я тебя, превзошёл бы намного, с другой, неудобной тебе стороны,
Мыслью конечно, я раньше родился, и опытен больше, не вспыльчив как ты.
Сердце терпеньем наполни, и выслушай, всё что скажу я, скажу, и не зря,
Скоро сердца у людей пресыщаются, битвой кровавой, в войне всё ж беда.
225 Если стеблей, большинство уж разбросано, медью по пашне, то скуден и сбор,
Как только Зеве́с, неизменный вершитель, весы наклоняет – войны взвесить спор.
Нет, не желудком должны сокрушаться, о мёртвых ахейцы, чтоб к цели идти,
Слишком уж много мужей ежедневно, одни за другими, у нас полегли.
Кто и когда бы успел отдохнуть, от печали и горя, несчастья?
230 До́лжно земле предавать, испустившего, дух человека – всё страсти!
Твёрдость в душе сохраняя, поплакавши, день над покойным, да так чтоб успели,
Все те же что живы, от гибельных битв, что так или так уцелели.
Помнить должны о питье и еде, чтоб с большей чем прежде же силой,
Не уставая могли бы сражаться, всё время: а сможет ли хилый,
235 Медью сияющей тело облекши, весь день, в бою пот проливать?
Больше никто, из бойцов, пусть не медлит, пора уж, столы накрывать!
Не дожидайтесь другого приказа, вот он, на всех вас приказ,
Плохо придётся тому, кто останется, при кораблях здесь, из нас.
Сомкнувши фаланги ударим троянцев, возбудим жестокую сечу,
240 Но прежде Ахилла уважим! За ужин – потом и троянцам навстречу!»
Так он сказал и призвал семерых, средь них он призвал Креонти́да,
Царь Скиро́са будущий он, Ликоме́д, а также и два Нестерида,
Сына Филе́я Меге́та призвал, вождей Мериона, Фоанта,
И Меланиппа седьмым он призвал, красавца и юного франта.
245 Быстро пошли они, к ставке владыки, Атреева сына, чтоб слово,
Сказанное им самим, обернуть, делом для всех, что не ново.
Взяли треножников, семь, и котлов, двадцать, как он обещал,
Медных, блестящих, двенадцать коней, из лучших, он сам отбирал.
Семь также вывели женщин ему, искуссных, умелых работой,
250 Вывели и Брисеиду, восьмою, дражайшею в деле банкнотой.
Шёл впереди Одиссей Лаэртид, отвесивший десять талантов,
Золотом, что на потребу пойдёт, чтоб грань окаймлять бриллиантов.
Следом же юноши шли с остальными, подарками для примиренья,
Всё в середине они разместили на площади, для обозренья.
255 Тотчас поднялся царь Агамемнон, Талфибий гремучеголосый,
С рвущимся вепрем в руках, подошёл, взъерошенный, потный и босый.
Вытащил быстро царь Агамемнон, нож свой висевший на ножнах,
Огромных, меча, постоянно тот нож… был при мече, т.е. возле.
С вепря щетины отсёк, для начатков, и руки воздевши, молился ему,
260 Зевсу владыке, усердно и страстно, в молитву вложивши, всю душу свою.
Чинно сидели ахейцы в молчаньи, слушая царское слово,
Глядя в широкое небо Атрид сказал, своё слово царёво:
«Будьте свидетели мне, о, Зевес, Солнце, Земля и Эрини,
Что под землёю, карают людей, и в прошлых веках, и поныне.
265 Страшно карают, клянущихся ложною, клятвой постыдной, коварство тая,
Клянусь, не накладывал на Брисеиду, на дочерь Брисея, я рук, никогда.
К ложу ль со мною её принуждая, к чему ли другому, но в ставке моей,
Осталась не тронутой мной, Брисеида, я в том заверяю всех клятвой своей.
Если же ложны мои утвержденья, пусть мне страданий, тех, боги дают,
270 И многие кстати, и те лишь которые, клятвопреступным, они только шлют».
С речью закончив, безжалостной медью, по горлу ножом, полоснул кабана,
Тушу Талфибий в пучину морскую, швырнул раскачав, и достигшая дна,
Рыбам на корм, эта туша досталась. Пелид, тут ахейцам сказал в свой черёд:
«Зевс, ослепленье, ты нам посылаешь, не может противиться смертный народ.
275 Агамемнон, никогда бы мне духа, так глубоко, не сумел взволновать,
Воле моей вопреки, он бы девушку, силой не смог, у меня бы забрать.
Сам Кронион, захотел видно, чтобы, многих ахейцев погибель нашла,
Сядьте теперь за обед, и уж после, завяжем сраженье, нас всех ждёт война!»
С тем распустил Ахиллес всё собранье, было короткое, но теперь все,
280 Быстро к своим кораблям разошлися, и стали готовить обед все себе.
А мирмидонцы, отважные духом, забрали подарки, и все отнесли,
Все отнесли к кораблям Ахиллеса, их в ставке сложили, и жён привели.
В ставке просторной их всех усадили, а лошадей отогнали в табун,
Дочь же Брисея, златой Афродите, подобная видом, душа нежных струн,
285 Как увидала Патрокла пронзённого, острою медью, припала к груди,
Стала царапать себе нежну шею, прекрасные щёки, вопя от беды.
И говорила рыдая подобная, вечным богиням, но беды не вдова:
«Всех тебя больше Патрокл, несчастная, здесь полюбила, как брата сестра.
Я уходила из ставки, живого, тебя оставляя, у всех на виду,
290 Нынче тебя, повелитель народов, уже бездыханным я здесь нахожу.
Я получаю, беду за бедою, не раз и не два, уже жизнь всю мою,
В ставку вернулась, уж горе встречает, свалилось несчастье на долю мою.
Мужа, которого, милые дали, родители мне, был в бою убиён,
Я увидала пред городом труп его, острою медию, был он пронзён.
295 Видела братьев, мне матерью общей, рождённых троих, сердцу милых, их всех,
Гибельный день, беспощадный настиг их, но был бы за ними какой-нибудь грех!
Ты унимал мои горькие слёзы, когда Ахиллес быстроногий убил,
Мужа любимого, город разрушил – мой город Минета он не пощадил!
Ты обещал меня сделать законной, супругой Пелида, да вот не судьба,
300 Во Фтию отвезть в кораблях чернобоких, о свадебном пире вёл речи тогда.
Пиру такому среди мирмидонцев, уж не состоятся, кому хлопотать,
Умер ты ласковый, нежный заботник, осталось мне век мой теперь горевать!»
Так голосила рыдая над трупом, царапая щёки свои не щадя,
Плакали женщины с ней безутешно, всё в груди свои, кулачками бия.
305 С виду о мёртвом, а вправду – о собственном; каждая горе; несчастной судьбе.
Вкруг самого же Ахилла собрались, старейшины войск, и пожалуй что, все.
Все умоляли его отобедать. Но уклонялся Пелид и стенал:
«Я умоляю, прошу вас послушать, не голоден я, сердце гнев обуял.
Не заставляйте меня, хоть покамест; сердце мне пищей какой насыщать;
310 Или питьём; я ужаснейшим горем; сражён беспощадно: ужель не понять!
Ждать и терпеть, буду я, пока солнце, за горизонт дальний с неба уйдёт».
Так произнесши, царей отпустил он, их, каждого дело какое-то ждёт.
Феникс остался при нём, два Атрида, Нестор премудрый и царь Одиссей,
Самые близкие из всего войска, подумав, остался и Идоменей.
315 Каждый старался рассеять скорбевшего. Но безутешен остался Ахилл,
Покуда не ринулся в пасть кровожадного, смертного боя, меч в ход свой пустил.
Он говорил, вспоминая о прошлом, и тяжко вздыхая горюя сказал:
«Милый, несчастный мой друг, было время, как сам ты на стол мне еду подавал.
Некогда было, ты в ставке проворно, и в надобный срок, ставил вкусный обед,
320 Когда поспешали ахейцы в сраженья, такого не будет уже больше, нет.
Нынче лежишь ты, пронзённый металлом, и сердце моё уж не хочет еды,
Пищи не хочет, питья не желает, хоть и стоят предо мною они.
Нынче тебя, мне мой друг не хватает, большего горя бы, не было мне,
Если бы даже бы мне сообщили, о умершем в старости милом отце.
325 Если бы даже услышал, что слёзы, во Фтии роняет, мой старый отец,
С сыном таким разлучённый, а сын тут, в стране чужедальней, всего лишь боец.
Из-за ужасной Елены с сынами, троянскими бьётся, себя не щадя,
Или что умер мой сын, там на дальнем, Скиро́се растимый, пока без отца.
Там Нептолем ему, и воспитатель, учитель и первый советник во всём.
330 Если он жив ещё, жив ли мой мальчик? Давно уже нет мне известий о нём.
В прежнее время мой дух укреплялся, надеждой на то, что в троянской земле,
Вдали от Аргоса, один я погибну, а ты возвратишься во Фтию, к себе.
Ты мне домой, я надеялся сына, на корабле быстроходном моём,
Вернёшь из Скиро́са, дома все покажешь, наше владенье, чтоб был при своём.
335 Покажешь ему и рабов, и наложниц, наш дом, под высокою кровлей, большой,
Сам же Пелей, мой отец, видно умер, а может едва лишь, он старый живой.
Может быть он, угнетаемый грозной, старостью, век свой проводит в тиши,
В глубокой печали, влачит одиноко, безрадостной жизни своей, долги дни.
Ждёт одного лишь – ждёт горестной вести, когда о погибели сына ему,
340 Скажут что он отошёл, так как смертный, в царство Аида, тем к вечному сну».
Так говорил он рыдая, старейшины, рядом вздыхали, но каждый о том,
Вспомнил, кого он в чертогах оставил, в пенатах родных, и свой собственный дом.
Видя их в горе таком, вдруг почувствовал, жалость и к ним, Эгиох-Кронион,
Быстро Афине-Палладе, крылатые, молвил слова, ей приятные, он:
345 «Ты отступилась от храброго мужа, иль не заботит тебя Ахиллес,
Глянь на него дорогая, ты видишь, какой испытать довелось ему, стресс!
Глянь, вон сидит, впереди пряморогих, чёрных своих быстроходных судов,
Горько печалясь о милом товарище, он за него ведь, на всё был готов.
Все остальные вон, сели обедать, Ахилл не касается пищи совсем,
350 Но подойди, и нектара с амвросией, в грудь ему капни, и будет он с чем,
В грудь, чтобы голод к нему не явился, тако ж ослабнет, собрался же в бой!»
То что сказал он Афине, давно ей, и сильно желалось от сердца самой.
С соколом схожая, ринулась с неба, и быстролетящим, прошла сквозь эфир,
Звонкоголосым, меж тем уж ахейцы, настроились все на аресовый пир.
355 Вооружаться по стану спешили, в руках уж щиты их, и копья, мечи.
Паллада-Афина, нектар в грудь Ахилла, с амвросией капли влила, от души.
Чтобы мучительный голод в колени, ему не спустился, в ужасном бою,
Сама же к Крониду, к его крепкозданному мощному всем, воротилась дворцу.
Хлынули прочь, от судов быстроходных, ахейцы оставив их, их же судьбе,
360 Как хлопьями с неба, несётся без счёта, холодными, снег так, стремится к земле,
Вдаль угоняемый сильным Бореем, им, проясняющим, небо в пургу,
Так же без счёта, из быстрых судов своих… ахейцы привычно идут на войну.
В выпуклых бляхах, щиты их и шлемы, игравшие блеском, от солнца лучей,
Крепкопластинные, брони и ясени, пик медножальных, и острых мечей.
365 Блеск поднимался, до самого неба, вокруг от сияния, за облака,
Топот стоял от идущего войска, от множества ног сотрясалась земля.
Там, в середине рядов облачался, Ахилл, с нетерпением рвущийся в бой,
Зубы его скрежетали от гнева, горели глаза, из глубин их искрой.
Невыносимое горе всё глубже, и глубже, спускалося в сердце его,
370 Гневя́сь на троянцев, надел он дар божий, накрыл себя панцырем этим всего.
Над этим доспехом Гефест утомился, пока отковал его каждую грань,
Прежде всего, по прекрасной поноже, на каждую голень крепил, без них в брань,
В бранное дело, как-будто без панцыря, коим потом себе грудь защитил,
Воин ахейский в сраженье не ходит, и раньше он в бой, без понож не ходил.
375 Бросил на плечи свой меч, с рукояткой, серебрянногвоздной, свой, с медным клинком,
Взял свой огромнейший щит некрушимый, и вооружился отцовским копьём.
Словно от месяца, свет разливался, и виден он был далеко от него,
Так же как если на море мелькнёт, пред пловцами, костра свет, совсем далеко.
Свет от костра, что горит в одинокой, пастушьей стоянке, далёко в горах,
380 Пловцов против воли, уносят прочь ветры, прочь от друзей всех, на быстрых волнах.
Свет от щита Ахиллеса – прекрасного, дивной работы, эфира достиг,
Шлем он тяжёлый, надевши на голову – войска ахеян, торопиться подви́г.
Подобно звезде лучезарной сиял, шлем этот с гривой роскошной, густой,
Волосы в гребне его развевались, Гефеста работа – отлив золотой.
385 В доспехи свои облачившись Ахилл их, испытывать стал, в пору ль латы ему,
Легко ли в них движутся члены, не жмут ли, и как они где прилегают к нему?
Были доспехи как крылья эфира, легко поднимали на воздух его,
Вынул потом из футляра он пику, ту самую пику, отца своего.
Крепок, тяжёл был, огромный тот ясень, никто между прочих ахейцев не смог,
390 Им потрясать, лишь один Ахиллес им, силой своею огромною мог,
Ясенем тем, пелионским, который, с вершин, Пелиона, доставлен был в дар,
Пелею Хероном, на гибель героям, и он поддавал им в сражениях жар.
Автомедонт в это время с Алкимом, коней запрягали, грудные ремни,
Прекрасные видом, надели, взнуздали, и вожжи назад протянули они.
395 К кузову их прикрепили надёжно, и бич захватили, что был по руке,
Тугой и, блестящий, и звонко свистящий, но редко бывавший на конской спине.
Автомедонт, и за ним Ахиллес сам, поспешно взошли в колесницу свою,
Ахилл облачённый в доспех, был подобен… сиянием, Гипериона-лучу.
С грозною речью, к отцовским лошадкам, Ахилл обратился, напутствие дал:
400 «Ксанф, и ты Балий, Подарги божественной, славные дети, от вас я б желал,
Чтоб нынче умчать седока вы старались, из боя, к данайцам в густые ряды,
Когда мы насытимся боем, за этим, следить краем глаза должны уже вы.
И не оставьте его, как Патрокла, убитым в пыли поля брани лежать».
Ксанф резвоногий Ахиллу ответствовал, из-под ярма всё ж решился сказать,
405 Бессмертной поникнув своей головою, длинная грива спустилась, к земле
Из-под ярёмной подушки заметил, – то Гера позволила чудо себе:
«Сын многославный, владыки Пелида, тебя ещё нынче мы, знаю, спасём,
Но всё ж приближается день твой последний, и будем беспомощны мы уже в нём.
И не повинны мы в том будем оба, а бог лишь великий, с могучей судьбой,
410 И не медлительность наша, ни ленность, в этом не могут быть тоже, виной.
Если похитили с тела Патрокла, доспех твой троянцы, замешан в том бог,
Меж всех наилучший, рождён пышнокудрой, прекрасной Лето, он троянцам помог,
Сбил его в первых рядах, и тем славу, доставил он Гектору, много ли он,
К тому приложился, чтоб друг твой Патрокл, на горе ахейцев в бою был сражён?
415 Хоть наравне мы б с дыханьем Зефира, быстрее которого нет, говорят,
Бежать нынче стали, да вряд ли поможет, колёса судьбы повернуть твои вспять.
Сам должен будешь, от мощного бога, и смертного мужа, скончать свои дни».
Эринии Ксанфа тут голос прервали, не слышал Ахилл чтоб, его болтовни.
Но вспыхнувши гневом, Ахилл быстроногий, коню на пророчество тут отвечал:
420 «Смерть мне пророчишь? Твоя ли забота! Сказал ты мне то, что давно сам я знал.
Знаю что здесь суждено мне судьбою, мне это известно, скажу: хорошо.
Погибнуть вдали от родителей милых, но прежде враги всё ж получат своё.
Промолвил, и с криком, что к старту зовёт…
Коней своих быстрых направил вперёд.