Мы прибыли вскоре на остров плавучий, слыхали быть может, Эо́л жил на нём,
А остров тот звали Эо́лий, Эо́л же, на нём плавал будто-то на судне своём.
«Спутники вызвали эту беду, притом ещё сон мой мертвецкий,
Гибельный! Но – помогите прошу! Для вас-то вопрос этот, – детский!»
С мягкими к ним обращаясь словами, я так говорил им, прося мне помочь.
Но все замолчали вокруг. А отец же, в ответной мне речи сказал сразу: «Прочь!
75 Прочь уходи, и скорее, мерзейший, мерзейший из всех смертных, по всей земле,
Не смею, как гостя принять, и отправкой, в дорогу, помочь чем, не смею тебе!
…

Мы прибыли вскоре на остров плавучий, слыхали быть может, Эо́л жил на нём,
А остров тот звали Эо́лий, Эо́л же, на нём плавал будто-то на судне своём.
Эол был рождён мудрым старцем Гиппо́том, большим его таинстам тот научил,
Бессмертным богам Олимпийским, Эо́л тот, делами и нравом весьма был всем мил.
5 Плавучий тот остров, был медной стеною, большой неприступною был окружён,
Брега из обрывистых скал состояли, и бухтой и пристанью был он снабжё́н.
Цветущих здоровьем детей, у Эо́ла, двенадцать, на острове том родилось,
Шесть сыновей было, шесть дочерей было, сколь их там было, – столь и прижилось.
Вырастив их, сыновьям, дочерей он, в супружество отдал, углом наделил,
10 Живут во дворце его пышном, все дружно, я сам это видел, в дворце том я был.
Пищу вкушают они все с отцом, и с матерью доброй, – все в доме отца.
Стоят перед ними несчётные явства, таких не видал я, нигде, никогда.
Жареным пахнет в дому, со двора же, слышны голоса, песнопенья,
Днём лишь слышны, по ночам тишина, не слышно какого, храпенья.
15 Спят сыновья по ночам со стыдливыми, жёнами рядом в кроватях своих,
Под одеялами, в мягких постелях, в кроватях шипованных и дорогих.
В город пришли мы, в Эола чертог, прекрасный, в нём столь композиций,
Месяц он нас принимал и расспрашивал, очень подробно, из разных позиций.
Про Илион, про суда аргивян, и про, возвращение наше,
20 Всё я об этом ему рассказал, истории чьи-то, не краше.
Я рассказал ему всё что случилось, а после, его попросил,
Чтоб он устроил отъезд мне, обычный, чтоб я без проблемы отплыл.
Он благосклонен был, и безотказен… мне в моей просьбе он не отказал,
С быка девяти лет, огромную шкуру, забивши для этого, целой содрал.
25 В той шкуре Эо́л, завязал все пути, завывающих ветров, да силу прило́жил,
Стражем его Громовержец над всеми, ветрами поставил, тем власть приумножил.
Он мог возбуждать и обуздывать ветры, – на долгие дни иль мгновенья,
Тот мех он на судне моём увязал, чтоб не было и дуновенья.
Только Зефиру велел провожать нас, дыханием лёгким, попутным своим,
30 Чтобы понёс и суда, и самих нас, к Итаке да в бухты к причалам родным.
Но не дано было этому сбыться, мы всё погубили безумством своим,
Мы шли девять суток, и дни все и ночи, шёл флот непрерывно, Зефиром движим.
В день же десятый, как гор силуэты, мы на горизонте могли разглядеть,
Костров недалёких огни разглядели, всего-то осталось чуток потерпеть.
35 Вот тут низошёл на меня там сон сладкий, ко времени очень уставшим я был,
Я шко́тами паруса много работал, все дни непрерывно, я не отходил.
Не доверял никому, торопился, скорее вернуться, домой всё спешил,
Начали спутники тут меж собою, вести разговоры, я ведь запретил.
Думалось им, что везу серебра я, и золота много, в том бычьем меху,
40 В Эо́лом подаренном, сыном Гиппота, поверили люди, тогда в глупость ту.
Может из зависти все меж собою, друг с другом делилися мненьем своим:
«Вот удивительно! Как предводитель наш и почитаем, и всюду люби́м!
Куда бы, в какой бы, он край или город, ни прибыл, – приветят его,
Сокровищ из Трои прекрасных, и много, в итоге войны из нас… лишь у него.
45 А мы, совершившие путь этот с ним же, мы в край наш родимый, вернулись ни с чем,
Теперь вот Эо́л одарил его щедро, а нас будто нет, мы забыты совсем.
Ну-ка, давайте скорее посмотримте, что там такое, и сколько его,
Сколько в мешке серебра драгоценного, сколько в нём золота будет, того.
Мех развязали глупцы, сразу вырвались, ветры на волю, и тут началось –
50 Глаза им открыло как нас подхватило в обратную сторону всё понеслось!
Все корабли, ураган этот с силой, огромной, обратно вдруг в море понёс,
Плачущих спутников прочь от родного, желанного берега быстро унёс.
Проснулся же я, как в открытое море, уже нас несло, от родных берегов
Меж двух я в душе колебался решений: не думал, что путь мой в итоге таков!
55 Броситься ль мне с корабля, и погибнуть, средь волн разъярённых, в пучину сойти,
Иль средь живых мне остаться и молча, грядущее нам, вместе с ними снести
Принял решенье – остаться с живыми. На дно корабля, завалился и ждал.
В плащ завернулся, и ждал, как корабль к Эолову острову снова пристал.
Снесло все суда наши, бурей сильнейшей, товарищи горько рыдали,
60 О слёзах в грядущем не думалось людям, когда они мех открывали.
Выйдя на твёрдую землю, мы свежую, воду себе запасли.
И тут столоваться нам время приспело, к готовке огонь развели.
Вестника в спутники взяв из друзей всех, к Эола дворцу пошагали,
Его и жену, и детей, за обедом, ко времени мы там застали.
65 К дому его подойдя, у дверных, косяков его сели, вдвоём на порог,
В большое они изумленье пришли, и спросил нас Эо́л… голос не был так строг:
«Ты ль, Одиссей? И каким божеством ты, попутан, враждебным, обратно ко мне?
Мы так заботливо в путь снарядили, тебя, чтоб ты прибыл домой на волне.
На землю родную, и в дом, и куда б… ни явилось желанье, направить стопы».
70 Так говорили они. И ответил я, сердцем печалясь, за глупость толпы:
«Спутники вызвали эту беду, притом ещё сон мой мертвецкий,
Гибельный! Но – помогите прошу! Для вас-то вопрос этот, – детский!»
С мягкими к ним обращаясь словами, я так говорил им, прося мне помочь.
Но все замолчали вокруг. А отец же, в ответной мне речи сказал сразу: «Прочь!
75 Прочь уходи, и скорее, мерзейший, мерзейший из всех смертных, по всей земле,
Не смею, как гостя принять, и отправкой, в дорогу, помочь чем, не смею тебе!
Не смею тому помогать, кто блаженным, богам ненавистен, с чего-то вдруг стал,
А раз ты вернулся, знать им ненавистен! Так вон же отсюда!» С тем он нас прогнал.
Жестоким отказом прогнал от порога, отверг он, стенавшего тяжко меня,
80 Мы двинулись дальше оттуда, с предчувствием, что нас в пути, ожидает беда.
Ушли по волнам с опечаленным сердцем мы, греблей по морю свой дух истощать,
И всё из-за глупости собственной нашей, нам ветер не будет уже помогать.
Шестеро суток, и ночи, и дни мы, гребли непрерывно, а в день же седьмой,
Мы к Телепилу подплыли, высокий тот, град основал, давно, Ламос благой,
85 В стране лестригонской, пастух своё стадо, пригнавший к стоянке своей с выпасов,
Перекликается с тем пастухом, что своё выгоняет тут, из денников.
Пастух же не знающий сна, получал бы, двойную там плату, он пас бы быков,
Сначала конечно, потом гнал овец бы, на пастбище стадом, там много лугов.
Грань между ночью и днём так узка там, что тьма и свет дня, там сменяются враз,
90 В гавань прекрасную мы там вошли, все суда уместились в ней как на заказ.
Скалы крутые её окружают, с обеих сторон, непрерывной стеной,
Около входа высо́ко вздымаются, два выбегающих мыса, горой…
Каждый из них, узок вход в эту гавань, в неё корабли наши все провели,
Вошли все в ту гавань, поставили рядом, друг возле друга, насколько смогли.
95 Там гавань на вид, будто в ней не бывало, прибоя какого, иль ве́тров каких,
Ни волн там высоких бросающих пену, и мусор из моря, и даже малы́х.
Я лишь один удержал мой корабль, мой чёрный, вне гавани, встал в стороне,
Снаружи пред входом, надёжным канатом, его привязал я к отвесной скале.
После того поднялся́ на расселый, гранитный утёс, и с него осмотрел,
100 Округу по кругу, но не было видно, работ человека, – следов его дел.