В песни VII Эней высаживается в устье реки Тибра, в области Лациум. Изголодавшиеся
в долгом плавании троянцы, сойдя на сушу, утоляют голод нарванными в лесу плодами.
За неимением столов, они кладут плоды на сухие хлебные лепёшки, которые затем тоже съедают.
Эней и Асканий замечают, что этим исполнилось предсказание, данное троянцам гарпией: они
съели собственные столы и, значит, достигли наконец той страны, которой суждено стать их новой
родиной. Правильность их догадки подтверждают три удара грома – знамение, посланное богом
Юпитером. Эней приказывает своим спутникам устроить у моря крепкий стан.
Лациумом правит старый царь Латин. Руки его дочери Лавинии добиваются все окрестные
владетели, особенно вождь соседнего племени рутулов, Турн. Но Латин получает от бога Фавна
совет выдать дочь за героя, который придёт из далёкой страны: потомкам Лавинии и этого героя
предначертано судьбой владычество над всем миром. Узнав о прибытии троянцев, Латин понимает,
что Эней и есть угодный богам жених его дочери. Старый царь устраивает помолвку Лавинии
с Энеем и даёт троянским беженцам землю для поселения. Но враждебная Энею Юнона насылает
ярость на прежнего жениха Лавинии, рутула Турна, и на её мать Амату (тётку Турна). Сын Энея,
Асканий, во время охоты убивает дорогого латинам ручного оленя. Латинская молодёжь вступает
из-за этого в стычку с Асканием и троянцами. Амата начинает возбуждать народ против пришлых
чужеземцев. Царь Латин не может успокоить возбуждённых подданных. На помощь к врагам
троянцев и Энея приходит Турн и его друг – изгнанный из своей земли этрусский царь Мезенций.
К ним примыкают еще 14 италийских племен.

Здесь же скончалась и ты дорогая, Энея кормилица, чтобы,
Память навек о себе завещать, моряки, пастухи, хлеборобы,
Знают где прах твой зарыт, сохраняет, имя Кайеты угодной,
Чтят гесперийцы его; так не это ли, славой зовётся народной?
5 Благочестивый Эней совершив, обряд погребальный с друзьями,
Насыпал над нею, положенный холм, и двинулся под парусами,
Как лишь успокоилось море, он в путь, гавань покинув спешил,
Ветер попутный понёс корабли, в дорогу он на́ ночь отплыл.
Свет белоснежный луна благосклонно, на мо́ре с небес изливала,
10 Дроби́лась, в зыбя́х на подёрнутой глади, но чётко на них отражалась.
Плыл его флот мимо царства Цирцеи, где солнца могучая дочь,
В гуще дремучих лесов распевает, песни свои день и ночь.
Проплыл флот вдоль берега, в тёмную ночи, спокойную в этот раз пору,
Пышный дворец, засветившийся факел, открылся на острове взору.
15 Факел душистый кедровый горит, звонкий проводит челнок,
Сквозь всю, своей ткани воздушной, основу, помошником в этом гоно́к.
Рык долетает к ним с берега гневный, львиный, эфир сотрясая,
Звери ярятся и рвутся с цепей, безмолвную ночь оглашая.
Свиней в хлеву мечется с визгом, щетинистых, стадо, клыкастых – большие.
20 Грозно медведи ревут, завывают, волки огромные, злые.
Все кого силой богиня сгубила, трав, обернув не в калеки –
В диких зверей превратив, и обличье, отняв человека навеки,
Чтоб не коснулось троянцев Цирцеи, сила её волшебства,
Чтоб не пригнали в опасную гавань, волны, Энея суда,
25 Чтоб к берегу их не снесло ненароком, Нептун энеадов наполнил,
Ветром попутным все их паруса, ускорил их бег через волны.
Их ветер пронёс через бурные мели, как море зарделось в лучах,
Золотистой Авроры, сверкавшим всем с неба, – венцом, хоть лучи в облаках.
Где в алой своей колеснице богиня, вдаль от горизонта ушла,
30 Тут ветер внезапно упал и обмякли, помошник судов… паруса.
Теперь дуновения больше не морщат, мраморной глади воды,
С безветрием борются вёсла теперь, в работе теперь лишь они.
С моря увидел Эней берега, заросшие лесом густым,
Отрадный для взора поток меж дерев, да был каменистым, крутым:
35 Это струит от песка помутневшие, воды свои, Тибери́н,
В море несёт их по склонам скалистым, силён был поток – исполин.
Стаи пернатых кружат над лесами, что по речным берегам,
По руслам себе в камышах гнёзда вьют, как время придёт их птенцам.
Песнями небо лаская, всё носятся, стайками взад и вперёд,
40 Эней повелел корабли повернуть, и к берегу курс всем даёт.
Велел повернуть весь свой флот и направить, в тенистое устье реки,
Вошёл торжествуя. О древниках веках, Эра́то, теперь разреши,
О стародавних царях, мне дозволь, поведать, – что в Лации было,
В дни, как к брегам Авзонийским, пришельцев, войско чужое приплыло.
45 Также о том, отчего разгорелась, первая распря меж ними,
Богиня! Певца вдохнови, начинаю, песню о гневом гонимых,
На гибель, о войнах, и петь о царях, и о бойцах, о тирренских,
Как вся Геспери́я с оружьем в руках, восстала на новоявленских.
Прежних события, да чередой, теперь величавей пойдут,
50 Будет теперь величавей от этого… мой, как рассказчика труд.
Старый Лати́н городами и нивами, правил, немало уж лет,
Марика, нимфа лавретская, Фавну, его родила, не секрет,
Преданье гласит так, родителем Фафна, Пик был (а что до него),
Пика отцом был Сатурн, положивший, роду начало его.
55 Мужского потомства, Лати́н не имел, богов на то воля была,
После того как похищен был юный, сын его, – тяжка судьба.
Дочь лишь была у него, всех владений, наследница, знатного рода:
Стала невестой она, по годам, созрела для брака, – народа,
Много из Лация, всей Геспери́и, сваталось к ней женихов,
60 Прежде других красотой превзошедший, славный потомок дедов,
Турн, и царица его предпочла, всем, и мечтала, желала,
Зятем бы сделать его, не давало, знамения свыше – мешало.
Лавр давно посредине дворца, стоял выше крыши чертога,
Долгие годы храним был и чтим, священный, как будто от бога.
65 Сам же Латин, говорят, когда клал, основы своей той твердыни,
Дерево то посвятил Аполлону… посадив во дворе, в середине.
Город же новый по имени лавра, Лаврентом тогда и нарёк,
Рассказывать дивно об этом, но видели, – вот он стоит имярёк,
В воздухе путь проложив прилетели, с громким жужанием пчёлы,
70 Тучей густою, сцепившися ножками, через долины и долы.
Рой тот нежданный повис словно плод, меж листьев на ветке, качаясь,
Вмиг прорицатель изрёк: «Иноземного, мужа я зрю, полагаю,
С той стороны он придёт, что и рой, сюда же идёт со своим,
Войском, чтоб здесь воцариться, в высокой, из всех прилежащих твердынь».
75 Факела чистый огонь к алтарям, Лавиния-дочь подносила,
Однажды, там рядом с отцом во дворе, стояла, и помнит, а было!
Привиделось им, будто грозное чудо: длинные кудри царевны,
Все охватило вдруг шумное пламя, такое лишь в воле Минервы.
Следом убор занялся́, занялся́, на челе самоцветный венец,
80 Царский венец, что недавно дарил, выросшей дочке отец.
Вот золотым уж окутана дымом, Вулканов огонь она сеет,
Везде по просторным палатам, знамение, дивное: страх! Кто посмеет!
Но истолковано было: Лавинию… слава… высокий удел,
В грядущем, великие войны народу, оно принесёт, как задел.
85 Спешит царь к оракулу Фа́вна в тревоге, спешит обратиться к нему.
Вещего старца-отца вопросить, в Альбуне́йском дремучем лесу,
В самом большом из лесов, где звенит, источник священный, до края,
Смрадом своих испарений густых, весь воздух вокруг заражая.
Вся Энотрия, и все племена, италийские, в этот, обычно,
90 Сходятся лес, чтоб сомненья свои, здесь разрешить: что привычно.
Если дар щедрый в него принесёт, жрец, и расстелит в ночи,
Жертвенных шкуры овец, и уснёт, на ложе из шкуры овцы.
Много узрит он тех дивных видений, витающих в ту ночь во снах,
Будет внимать голосам, очень многим, и многому в этих словах.
95 Вечных богов удостоен беседы, и прилетевших теней,
Аве́рна глуби, здесь родитель Лати́н, ответа искал как Эней.
В тревоге искал: тонкорунных овец, он сто, по обряду заклал,
Чтобы возлечь там на эти овчины, их по лесу он расстилал,
Едва лишь возлёг, тотчас голос к нему, из чащи древесной слетел:
100 «Дочери мужа найти не стремись, если б ты даже хотел.